Милый, пушистый и неуклюжий^^
Автор: -Dino_Cavallone-
Фандом: ориджинал.
Рейтинг: NC-21.
Тип: слеш.
Пейринг: Дима/Ян.
Жанр: детектив, романс, философия, повседневность.
Размер: макси.
Статус: в процессе.
Саммари: В восемь лет я впервые побывал в костлявых лапах Смерти. В семнадцать лет решил отомстить тем, кто маленькому мне устроил тот Ад. Ничто не мешало мне убивать одну марионетку за другой до тех пор, пока по случайному стечению обстоятельств я не поцеловал собственного учителя истории. Вот тут и начались проблемы...
О героях можно прочесть тут: информация и внешность главных героев.
Chapter 1. Враг, словно призрак без лица.
Chapter 2. Дотянуться до звезды.
Chapter 3. Небо выбрало нас.
Chapter 4. Убийца и злой хозяин в мире ночном.
Chapter 5. Где рождается страх, не обрести покой.
Chapter 6. Только жизнь здесь ничего не стоит.
- Я боюсь влюбиться. Боюсь, что он сделает мне больно, стоит только мне открыться, - шепчу я, оправдываясь.
- Милый, там, где рождается страх, не обрести любовь, - мама протягивает руку и гладит меня по спутавшейся челке. – Попробуй вначале признаться себе, что он тебе нравится, а потом – ему. Поверь, он не оттолкнет тебя.
- Почему ты так говоришь? – удивленно смотрю на нее. Такая проницательность. Откуда? Никогда за мамой такого не замечал.
- Его глаза, они сказали мне о многом. Расплавленное серебро с легким отливом зелени, я никогда не думала, что увижу такое сочетание еще раз!
- Что? – нервно облизываю губы, переспрашивая. Я сегодня видел этот цвет, но зелени в них не было. О ком она говорит? Могла ли мама запомнить цвет глаз Дока? – Мама, ты уверена? У Дмитрия Олеговича глаза серые, с едва различимым даже на свету оттенком синевы.
- Странно, мне показалось, что я на мгновение увидела взгляд того паренька, что спас тогда нас с тобой, - мама пожимает плечами. Звонкий смех разносится по комнате. – Но я рада, что это не он. Я бы не хотела, чтобы мой единственный сын встречался с убийцей, пусть даже и благородным.
- Мама, ты, что такое говоришь? – я искренне удивлен. Сегодня мама поражает меня своей проницательностью. – Я не хочу с ним встречаться. Уже.
- Вот и славно, - мама счастливо улыбается. А затем подмигивает мне. – Жаль, только внуков мне не видать.
Не успеваю ей ответить, потому что в дверь раздается звонок. Сердце снова бешено бьется, а ладони вновь влажные. Мне почему-то становится страшно от мысли, что Кирсанов мог, не понравится моему отцу, или наоборот. Ноги ватные, поэтому передвигаюсь по коридору вдоль стены, рукой ведя по светло-бежевым обоям.
- Долгов, что такое происходит? – удивленно-радостный голос Темки слышно с лестничной площадки. Вздыхаю и закатываю глаза. Это не выходные, а сплошные нервы. Ночная потасовка с Виком кажется самым приятным событием за прошедшие дни: это привычная ситуация. Открываю дверь, впуская друга внутрь. Сейчас его все равно не выставить, да и мама уже давно хотела поговорить с Романовым. – Твой папа разговаривает с нашим историком!
- Я знаю, дружище, - невольно улыбаюсь. Хотя, я предполагал, что максимум, что Дмитрий Олегович и мой отец сделали сообща, так это спустились на лифте. Но то, что они последовали моему совету, еще лучше. – Я сам их выпроводил из квартиры, чтобы выяснили все свои отношения…
- Я от тебя в шоке! – радостно воскликнул Артем, приседая на корточки и развязывая белые адидасовские кроссовки, мысы которых посерели от уличной грязи и луж, которые еще не успели высохнуть после ночного дождя. – Ты сам позвонил отцу, чтобы сказать о том, что встречаешься с нашим преподом? Это последнее, что я мог от тебя ожидать! Ты крут, мужик! Значит, ты уже в курсе, что они сидят на лавочке и травят анекдоты?
- Что? – моему удивлению нет предела. Мой отец заинтересовался анекдотами, которые терпеть не мог? Это что-то новенькое! Хотя, я забыл одну очень важную вещь, Кирсанов – историк, и его конек – рассказы о сражениях. Не удивительно, что они нашли общий язык. – Тем, ты ничего не путаешь? И, я не звонил папе, они с мамой сами приехали.
- Так они застукали вас? – глаза Романова норовят вылезти из орбит. Понимаю, он удивлен, что я все еще жив, а не пристрелен на месте преступления. – Ну, парни, вы даете!
- Романов, - шиплю на него, когда он, игнорируя первый вопрос, собирается идти в ванную комнату мыть руки. Туда нельзя, там все еще следы ночной стычки остались. Надо бы закрыть ванну на замок, пока туда никто еще не наведался. – Какие анекдоты? Когда они уходили, они были готовы морды друг другу набить!
- Значит, ты упустил тот момент, когда они подружились, приятель, - Темка показывает язык и дергает дверь ванной комнаты на себя. Замираю, готовый в любой момент врезать другу, чтобы не орал. – А что у тебя с ванной? Стиральная машинка сломалась?
Заглядываю через плечо Артема в ванную. Да, я ожидал увидеть еле оттираемые пятна крови на полу, стенах и зеркале, но никак не постиранные две пары брюк и синюю футболку. Мои джинсы висят на электросушителе, футболка Кирсанова на кране ванной, а его брюки перекинуты через ее стенку. Невольно улыбаюсь, мысленно благодаря Дмитрия Олеговича за такой поступок. Неужели он это сделал ночью, когда я валялся с температурой и просил алкоголя?
- Нет, сушилка. Как видишь, вещи-то постираны! – отвешиваю приятелю подзатыльник. Тот лишь ухмыляется и намыливает руки, забрызгивая пеной с них всю раковину. Никогда не понимал, как можно так ими размахивать, чтобы заляпать все вокруг. – Ты чего приперся, Романов?
- Полинка не захотела идти гулять, сославшись на критические дни, - Темка закатывает глаза, а я пытаюсь вспомнить, кто такая эта самая Полина. Первый раз слышу это имя из уст друга. Впрочем, у него эти красавицы каждый месяц меняются, я же половину из них забыл. – Дома скучно, так еще и сестра своего упыря малолетнего привела. В общем, ты единственный вариант, с кем можно скоротать воскресение.
- Неужели нашего Темочку динамят? – притворно огорчаюсь я. Артем бросает на меня злой взгляд: ну, да, я такой плохой, что не понимаю его беды. – Может, ну ее, эту Полину? Вон, Светку пригласи. Она точно тебе даст!
- Вот сам и приглашай эту курицу! – Романов пихает меня, задевая многострадальное плечо. Боль, о которой я и думать забыл, пронзает тело разрядом, заставляя меня зашипеть и приглушенно выматериться. Перед глазами несколько секунд стоит темнота, а потом начинаю плясать разноцветные звездочки. Напуганный голос Темыча доносится откуда-то издалека. – Ян, ты чего?
- Синяк, твою мать! – кое-как выговариваю я. Слышу, как облегченно выдыхает Романов. Прижимаюсь к стене, вглядываясь во все еще расплывчатое очертание друга. – Вали на кухню, там мама.
- Ура! – Темка снова пихает меня в плечо, вылетая пулей из ванной комнаты и практически бегом направляясь на кухню. Похоже, кто-то сегодня не завтракал и не обедал. Тяжело дышу, проклиная Романова. В этот раз боль не такая сильная, но стоять без опоры трудно: голова кружится. – Галина Сергеевна, как же я Вам рад!
Снова звонок в дверь. Вот теперь я действительно плетусь до нее: каждый шаг вызывает головокружение. Ничего, подождут. Я их пять минут назад ждал, а они мне Романова подсунули. Дергаю задвижку и нажимаю на позолоченную ручку, распахивая входную дверь. От резкого движения перед глазами снова темно.
- Ян, ты чего? – сильные руки обхватывают меня за талию, не давая упасть. Хватаюсь за плечи Дмитрия Олеговича, стараясь удержать равновесие и не грохнуться на пол вместе с ним. Он нежно касается губами моего виска. Нет, температуры нет. – Все хорошо?
- Угу, - киваю, облегченно выдыхая ему в шею. Голова постепенно перестает кружиться, а глазам уже четко удается различать ткань футболки историка. – Просто Темка по синяку заехал.
- Синяк? – удивленно переспрашивает Кирсанов, а потом осторожно гладит меня по левому плечу. Догадался. Отвлекаюсь на эти касания, окончательно забывая о том, что оно когда-то болело. – А он тут что делает?
- В гости пришел, ему девка не дает, он ко мне наведаться решил! – возмущенно шепчу я, обнимая учителя за шею. Вот, теперь вообще здорово стоять. Губами касаюсь бьющейся на шее артерии. – А когда он нужен, эту суку не дозовешься.
- Ян, что за выражения! – голос папы отрезвляет, заставляя вспомнить о том, что мы так и стоим между лестничной клеткой и моей квартирой. - Мальчики, я вам не мешаю? - отец прокашливается, привлекая к себе внимание. Со своим плечом я успел позабыть о том, что он тоже "гулял". - К тому же, я не сторонник однополых отношений. И, если я молчу, то это не повод проверять мое терпение.
- Простите, Андрей Денисович, - Дмитрий Олегович аккуратно "выныривает" из моих объятий. Он осторожно обходит инвалидное кресло, обхватывая сзади за поручни и провозя мимо меня по коридору. Вот интересно, зачем мы покупали самое дорогое в магазине кресло с пультом управления, если отец все равно продолжает эксплуатировать окружающих?
Мама с Артемом что-то оживленно обсуждают, стоя у плиты. Я никогда не понимал, что такого интересного можно найти в приготовлении пищи, чем очень огорчал мать. До тех пор, пока не познакомил ее с Романовым.
- Что у нас сегодня на обед? - отец быстро привлекает к себе внимание, заставляя снова всех обслуживать себя любимого. Вот не может человек без того, чтобы не заставить всех обратить на себя внимание.
Мама с Артемом ловко и споро накрывают стол, который быстро заполняется тарелками и, не пойми откуда, взявшимся салатом по-гречески. Папа постарался сесть так, чтобы снова всем мешать, во всяком случае, мне. Как ни крути, а мы с Кирсановым в любой из возможных комбинаций оказываемся сидящими напротив или рядом с ним. Не давая Дмитрию Олеговичу возможности помочь маме с другом, подталкиваю его к окну. Теперь отцу будет уже не слишком удобно рассматривать нас, и делать беспочвенные замечания.
- Ян, ты чего ведешь себя так по-хамски? - Кирсанов недовольно наблюдает за тем, как я развалился на своем стуле и закинул ноги на, пока еще, пустующий соседний. - Такое ощущение, что ты всех собравшихся за слуг, или кого похуже, держишь!
- Почему? - дергаю его за руку, заставляя сесть. Нет, ну почему обязательно нужно учить меня жизни? Как хочу, так и веду себя. Пусть это и выглядит эгоистично. - Да, потому что все не во время приперлись! Так еще и обниматься нельзя, где мне хочется и когда хочется. В собственной квартире я хуже узника!
- Недотрах, Долгов? - историк касается горячими и влажными губами моего уха, заставляя меня дрожать и изводиться в предвкушении чего-то большего, чем эти ласки. - Так потерпи до ночи.
- А что будет ночью? – Темка с самым наглым выражением на лице хлопает меня по правому плечу, после чего, спихнув мои ноги со стула, садится на освободившееся место: между мной и папой.
- Романов, тебя учили, что подслушивать не хорошо? – Дмитрий Олегович отодвигается от меня, практически тут же кладя мне руку на колено. Нет, и вот кого из них двоих убить первым? Темку, за то, что вечно сует свой нос, куда не надо, или Кирсанова, за то, что домогается меня на людях? – А ночью, господин Император, люди спят. Сами выводы сделаете или помочь?
- Извините, - Артем поджимает губы и отворачивается, что-то шепча моему отцу. Тот коротко кивает, переводя взгляд на меня. Обычно Темка безобидный малый, но когда он обижен, от него можно ожидать любой подлянки. Вот и сейчас мне делается не по себе от колючего взгляда отца.
- Что не так? – спихиваю руку историка со своего колена. Ладно бы просто положил ее на меня, но гладить-то зачем? Скрестив руки на груди, хмуро смотрю на отца. – Чем я тебе теперь не угодил, а?
- Пересядь ко мне, - нетерпящим возражений голосом говорит отец, похлопывая по стулу мамы. Вздохнув, пересаживаюсь. Если не сделаю этого, то он вообще не оставит меня в покое.
- Теперь что не так? - отбрасываю в сторону вилку, которой до этого вяло ковырялся в салате. Отец, за это время не притронувшийся к еде, все продолжал меня испепелять взглядом. - Есть мешаю? Или что? Хватит на меня пялиться!
- Рот закрой, сыночек! - отец, который когда-то во мне души не чаял, сейчас смотрит с ненавистью. И был бы я, и правда, в чем-то виноват, а то бичует ни за что. - Не тебе меня учить, мелковат для этого. Вон!
Опрометью вылетаю из-за стола. Любит, ага, как же! Ловлю на себе грустный взгляд мама, удивленный - Темыча и осуждающий - Дмитрия Олеговича. Нет, если, по его мнению, я должен сейчас наступить на горло своей гордости и извиниться перед этим ублюдком, то я этого делать не буду. На последок громко хлопаю дверью.
Балкон встречает меня прохладным осенним ветром и скрипом пластиковых окон. Неплохо было бы смазать, зачем-то отмечаю я. На подоконнике окна лежат сразу несколько пачек сигарет. Все, без исключения, открытые. Машинально беру сигарету из верхней и подкуриваю, тут же начиная кашлять от слишком сильной затяжки. Курю я не так часто, чтобы легко выдерживать такие эксперименты.
Первая сигарета уходит быстро. Тащу новую, теперь уже из другой пачки. Она идет уже легче. Я даже чувствую вкус. Мысли возвращаются к событиям вчерашней ночи. Кто такой Вик? Вел себя он как дилетант, но где гарантия того, что он не притворялся. Лишь одно я знал точно, рана, которую я ему нанес - настоящая. И, возможно, даже смертельная, если он не успел выпить оставленное мною противоядие.
- Чай будешь? - Темка заглядывает на балкон, тут же протягивая руку к одной из пачек сигарет.
- Нет, я туда не вернусь. Достали все, - отрицательно качаю головой, делая очередную затяжку и выбрасывая окурок в раскрытое окно.
- Да, ты садист! - Темка ждет, пока я раскурю новую сигарету. Третья, и почему-то со вкусом вишни. Поворачиваюсь к нему, ожидая продолжения. - Оставил своего любовника им на растерзание, а сам прячешься.
- Он мне никто, - без интереса разглядываю серое небо. Лето кончилось. Ненавижу зиму. Снова буду мерзнуть, причем несколько физически, сколько душевно. - Сам захотел подыграть, пусть и расхлебывает тоже он. Меня это не касается, мне и до этого хорошо жилось.
- Что-то я не заметил, - Романов коротко усмехнулся, сбрасывая пепел в пепельницу. Ну, вот, мне теперь ее мыть. Почему нельзя было сразу в окно – ветер все равно все развеет. - У тебя хоть этот глюк прошел. А то уже психушкой попахивало.
- Что именно? – сажусь прямо на пол, ставя перед собой блюдечко пеплом, которое уже запачкал Артем. Теперь уже не жалко и самому «мусорить». Что плохого все видят в том, что я хочу повстречаться с этим Доком? Я же не говорю о нем постоянно, как тот же Темка о своих девушках, а отец – о проблемах министерства обороны.
- Твоя зацикленность на этом «спасители», или как ты там его называешь? – Романов прислонился спиной к стене, одну руку примостив на подоконнике балкона, а другой - обняв себя за талию. – Не ты ли мне неделю назад говорил: «Темыч, я не могу пойти с тобой, потому что нужно еще с кем-то там встретиться, чтобы разжиться новой инфой про Дока»? Или кто летом отказался ехать на Лазурный берег со словами: «А вдруг он явится, а меня не будет»? Долгов, ты хоть видел, как ты смотришь на Дмитрия Олеговича?
- Как и на всех, - напрягаюсь, но делаю вид, что очень увлечен тем, что разглядываю бычок сигареты и всполохи алого огонька, когда втягиваешь в легкие дым. Даже мне понятно, что я несколько иначе смотрю на Кирсанова. Но почему-то мне казалось, что окружающим это не должно быть заметно…
- Каждый раз, как ты ему нахамишь, ты смотришь на него глазами котенка, который знает, что напортачил, но не хочет, чтобы хозяин от него избавился, - выбирает самое дурацкое сравнение Темка. Я же не девчонка какая-нибудь, с которой каждое слово продумывать надо, чтобы получилось сопливо и романтично.
- То есть, затравленно? – нарочно придираюсь к словам друга. Ведь прекрасно понял, что он хотел сказать. Но если я сейчас не добавлю ложку дегтя в его продуманную речь, то это уже буду не я. И я уже боюсь представить, что там себе напридумывает Романов, если я не сделаю того, что от меня ожидают.
- Нет, балда, влюбленно! – Артем чертыхается, потому что случайно прижимает горящую сигарету к руке, увлекшись маленьким спором со мной. – Да, ты расцветаешь, стоит ему оказаться рядом. Ты хоть видел себя на его парах? Ладно, проехали. Как тетя Галя с дядей Андреем вас застать в одной кровати умудрились?
- Как-как, каком к верху! – запрокидываю голову, глядя на Артема чуть насмешливо. Так вот зачем сюда этот хитрый лис пожаловал. А я-то уж, грешным делом, подумал, что, и правда, чай пить решил позвать. – Мы трахаться собрались, а тут они в комнату ввалились.
- Как грубо, Ян, - Темка улыбнулся. Глаза его горели от любопытства, словно это касалось не меня и историка, а его и очередной его пассии. – А кто сверху был? Он?
- Никто, Тем, ему видите ли не нравится, как я делаю минет, как к нему прикасаюсь, как двигаюсь в постели! – получается немного обиженно. Бля, а ведь хотел казаться равнодушным. Теперь Романов решит, что я ему жалуюсь. Только бы подкалывать не начал. А то ведь поставлю новый синяк под глазом. – До него никто не жаловался.
- Ну, до него у тебя только старики и были, которые кайф ловили уже больше от того, что им отсасывает молодой пацан, а не от твоей техники, - примирительно говорит Артем, выбрасывая сигарету в открытое окно. Присев рядом со мной на корточки, он потряс меня за плечо, не давая погрузиться в собственные мысли. – И, что-то мне подсказывает, что не в технике у вас с ним дело. Вот о чем ты думал, лежа рядом с ним в постели?
- О том, что если бы не Док, то я бы хотел встречаться с ним, а так нельзя, потому что я не хочу изменять ему с Кирсановым, - оказывается, что вспомнить то, о чем думал четыре часа назад не так уж и легко. – Ну, и о том, что я бы скорее его трахнул, чем позволил отыметь себя…
- Первый раз такого придурка вижу! – Темка отвешивает мне шуточный подзатыльник и тут же сгибается пополам от резкой боли в области живота. Прости, дружище, забыл напомнить, что у меня самооборона на уровне рефлексов работает. – Вот скажи мне, как во время секса можно думать о чем-то другом, а не о самом процессе?
- Я всегда думаю о чем-то ином, знаешь ли, меня вывернет наизнанку, если я действительно осознаю тот факт, что позволяю какому-то старику сношать себя в зад! – зло шиплю на него. Повысь я на него голос, и все гости сбегутся, чтобы узнать, о чем мы говорим.
- Блять, Долгов! Ты мудак или прикидываешься? – Романов отодвигается от меня, рассаживаясь напротив меня. Так гораздо легче вести разговор по душам. О том, каким путем я добываю информацию о Доке, Артем знает частично. Про убийства я умолчал, а вот про постель – не смог. Сорвался однажды и выболтал. – Ты сам зачем-то решил стать одноразовой подстилкой для старых извращенцев. Тут кроме себя винить некого. Но вот в каком месте Кирсанов у тебя старый, ты мне объясни. Ему от силы двадцать пять, ну, максимум, двадцать шесть. Как с таким красавчиком ты умудряешься думать о чем-то ином?!
- Тем, я никогда не получал от постели того удовольствия, о котором говорил мне вечно ты. У меня даже никогда не вставал, только сегодня утром на Диму. Тьфу, Дмитрия Олеговича, - шепотом говорю я. Не знаю, зачем я это все рассказываю другу. Но, видимо, даже таким бесчувственным ублюдкам, к коим отношусь и я, иногда нужно выговориться кому-то близкому. Самый близкий для меня человек – Романов. – И, знаешь, мне совсем не хотелось нежности. Хотелось, чтобы он, не спрашивая меня, делал то, что надо…
- Чтобы ты ему потом морду разукрасил, за то, что он тебя нагнул? – рассмеялся Артем, но, глянув на меня, тут же сник. А ведь Темыч прав, я бы не стал разговаривать даже с Кирсановым, если бы он так сделал. Но, блять, почему же мне так хочется, чтобы он применил силу? – Ян, он не мазохист, чтобы так делать.
- Зато я, кажется, мазохист, Артемка, - я отвел взгляд, глядя на серое, грустное небо. Видимо, не у меня одного на душе погано, но и у нашего небесного владыки. Опять забыл, как его правильно величать. – Я, и правда, хочу, чтобы он меня силой взял…
- Долгов! Ты совсем ебнулся?! – Романов аж поперхнулся, глядя на меня, как на инопланетянина, который из всех землян на планете решил познакомиться именно с ним. – Ты еще скажи, что хочешь наручники, плети и прочую атрибутику. Что с тобой такое?
- Нет, последних вещей я точно не хочу, - меня отчего-то передернуло. Похоже, я еще не готов принять такие извращения за данность. Но и телячья нежность, как оказалось, мне тоже не нужна. – Блять, и что мне делать? Тем, неужели, я, и правда, влюбился?
- Кто знает, но если ты уже сейчас паришься из-за таких мелочей, как постель, то, Долгов, ты правильно поставил себе диагноз, - Артем встал и, похлопав меня по колену, нажал на ручку балконной двери, собираясь выйти. Снова останусь один. Но это как раз то, что мне сейчас нужно. Мне теперь есть о чем подумать, да и с Виком нужно разобраться. – Приходи, твой историк тебя уже заждался.
- Артем, он не мой! – но, судя по тому, что Артем даже не обернулся, закрыв дверь с той стороны, он меня не услышал.
Четвертая сигарета и новая пачка. Вкус смутно знакомый, хотя пачка абсолютно новая. Где-то я уже пробовал эти сигареты. Причем совершенно недавно. Невольно вспоминается наш поцелуй с Дмитрием Олеговичем на помойке за рестораном. У его губ тогда был такой же вкус.
Чай пить из принципа не пойду, только если сам Кирсанов уговаривать придет. Тот осуждающий взгляд я ему еще не простил. Еще полчаса, как минимум, у меня есть, чтобы разобраться с полученной информацией. Итак, все началось с Григория Антоновича, которому я подсыпал яд в фужер на глазах у всего ресторана. Он, как одна из шишек старой структуры, уже знал о моем подчерке убийства, и знал, что я ищу. Поэтому я мог не переживать, зная, что диктор из утренних новостей обязательно сообщит мне о том, кто такой Док. Или где его искать.
Но все пошло не по плану. Кто же мог знать, что человек, с которым назначил встречу Дмитриев, будет именно преподавателем в моем вузе. И, пока я пытался разобраться в своих отношениях с Кирсановым, некий Вик вмешался в мою игру, убив Григория Антоновича перед самой смертью. Но, он опоздал. Тот уже почувствовал первые признаки удушья и оставил записку, о которой говорила несчастная домработница Дмитриева. Вик бы сам не додумался именно такими словами завлечь меня в ловушку.
Но куда пропала записка после того, как труп нашла домработница? Ответ очевиден. Вик побывал там вместе с полицией. Вполне возможно, что он даже не прикидывался полицейским, а является им на самом деле. Следователю, фотографу, патологоанатому очень легко незаметно вытащить клочок бумажки из пальцев покойника, чтобы окончательно заинтересовать меня или сбить со следа.
От того же Вика я узнаю, что я не единственный, кто ищет Дока. У нас с ним разные цели, но финал одинаков – убийство Дока. В паре работать было бы гораздо легче. Но есть одна причина, по которой мы с ним никогда этого не сможем сделать. Я тот, из-за кого был убит его отец. Он же меня после такого прибьет быстрее, чем я моргнуть успею. Если верить тому же Вику, то он сторонник старого руководства организации, которым нужен лишь Док, чтобы вернуть свою былую власть.
И тут начинается самое интересное. Никто не знает, как выглядит Док. Верхушка организации знает лишь его имя – Кир, Кирилл. Но, где гарантия, что оно настоящее? Кириллом звали моего старшего сводного брата, вспоминать о котором не любит отец. Скорее, Док выбрал себе именно это имя, чтобы бить по больному месту моего отца, если кто-то проговорится о его «настоящем» имени.
Теперь Олег. О нем я слышал впервые, хотя имя это уже звучало. Тот же Григорий Антонович называл Олегом Дмитрия Олеговича. Но, что мешало этой суке, давить на Кирсанова, изводя его именем отца? Также, Олегом звали любовника моего брата. Но в этом нет ничего удивительного, организация, которая занималась уничтожением моего отца, очень хорошо должна была знать все его слабые места.
- Ян, все ушли, - голос Дмитрия Олеговича выводит меня из размышлений. Я лениво открываю глаза и смотрю на размытый профиль Кирсанова. Четкость зрения возвращается постепенно, и уже скоро я могу увидеть то, чего никогда бы видеть не захотел. Отвращение. Историк смотрит на меня с едва скрываемым презрением. – Я за всеми закрыл дверь.
- Мне поздравить Вас с этим, Дмитрий Олегович? – значит вот оно как, стоило ему пообщаться с моим папиком, как вся любовь сошла на «нет»? Интересно, что же эта сука такого наговорила моему, уже не моему, историку. – От меня-то Вы чего хотите?
- Ничего. Ставлю в известность, что тоже ухожу, - о, как! Даже спиной ко мне повернулся, значит, что-то серьезное ему наговорил мой горячо любимый папочка. О том, что я не перевариваю отца и собачусь с Артемом, учитель знал и до этого, поэтому причина не в этом. Что же ему отец рассказал? Узнаю – убью. – Ты не умеешь любить, Долгов. Все, на что способен ты, это поливать всех дерьмом. В тебе нет ничего святого.
- Как это мило. Вы это только сейчас заметили, Дмитрий Олегович? Да, мне вообще на всех плевать. Я ненавижу людей, к вашему сведению. И жизнь ненавижу, - горько, обидно и больно. Очередное предательство. Ну, мама и Артем, кто мне говорил, что он меня любит? Да, он меня сейчас морально растоптать готов! И это, как минимум. – Я же Вас предупреждал, что я еще тот ублюдок, с которым лучше не связываться. Проваливайте, Дмитрий Олегович. На ваши пары я тоже больше не явлюсь, сдам другим преподавателям.
Он коротко вздохнул и вышел. Меня трясло. В горле застрял комок, не дающий дышать нормально, а глаза щипало от соленой влаги, которую я упорно размазывал по всему лицу, убеждая себя в том, что я не плачу. Зато я теперь снова один. Как я и хотел.
Обнимаю колени, пряча в них лицо. Что же со мной творится такое, что я готов разреветься от очередного пустяка. Отец клеймил меня слова гораздо обиднее тех, что наговорил мне Кирсанов, и ничего – противно, но не до такой степени, чтобы плакать. А тут. А тут развезло словно малолетку. Допрыгался, Ян.
К семи часам вечера на балконе сидеть становится холодно. Начинает медленно накрапывать осенний дождь, вызывая тошнотворное ощущение одиночества и никчемности. Делать совершенно ничего не хочется. По темному коридору добираюсь до кухни, вытаскивая из заднего кармана ключ от барного шкафчика. Надо допить чертов коньяк, воняющий раздавленными клопами. Ненавижу недопитые бутылки у себя в баре.
***
Ветер свистит в ушах. Его ловкие пальцы пробираются под полы черной кожаной куртки, забираясь мне под майку, касаются чувствительной к морозу кожи на животе. Еще плотнее прижимаюсь к «брюху» мотоцикла, чтобы не дрожать от промозглого ветра. Кончиков собственных пальцев я уже не чувствую, но для того, чтобы нормально вести железного коня по магистралям города, мне достаточно и того, что ладони чувствуют руль. Сворачиваю в один из темных проулков.
Скорость падает. Детей, стариков, кошек и собачек во дворе еще никто не отменял. Есть любители «проветриться» даже в полночь. Подъезды мелькают перед глазами, сливаясь в одно сплошное месиво. Мне нужен пятый, чуть не пропустил. Шины, наверное, оставили красивый черный росчерк на асфальте.
Заглушаю мотор и, поставив железного друга на сигнализацию, нетвердой походкой иду к железной двери подъезда. То ли алкоголь еще не выветрился, то ли это уже от страха. Впрочем, в нетрезвом состоянии я всегда водил транспорт лучше, чем ходил. Пальцы со второй попытки попадают на нужные клавиши, завершая нехитрую операцию кнопкой «ВЫЗОВ».
- Кто там? – недовольный голос историка раздается из динамика магнитофона, заставляя меня выпасть из оцепенения. Я уже было подумал, что он вообще к домофону не подойдет.
- С трех раз угадаешь, или мне сразу представиться? – подпираю плечом дверь, прикрыв глаза. Ну, и какого черта я тут вообще забыл. Видимо, когда я довел вечерним звонком дядю до инфаркта, немедленно требуя пробить один адрес, я был сильно пьян. Иначе с чего бы я вообще поехал к Дмитрию Олеговичу?
- Долгов, вали туда, откуда явился, - после затянувшейся паузы говорит Кирсанов. На заднем фоне слышу чей-то голос, но кому он принадлежит, определить не удается.
- Трахаться помешал, да, Дима? – фыркаю, сжимая кулаки. Так и тянет дать тому, кто рядом с ним в морду. Он мой. Зачем-то пинаю дверь черным кроссовком. Вот уж в чем виновата она, не знаю. – Ну, так ничего. Потерпишь. Мы не договорили сегодня.
- Не твоего ума дело, придурок. Домой вали, а то полицию вызову! – повышает голос Дмитрий Олегович. Странно, что он еще не отключился. Раз не сделал этого, значит, ему тоже есть, что мне сказать. – Ян, уходи.
- Вызывай, - довольно ухмыляюсь. Уж полиции мне точно нечего бояться. Во-первых, у меня с собой та сумма, которая позволит откупиться даже от убийства, во-вторых, мой дядя – прокурор, отмажет. Да и фамилия Долгов говорит о многом. – Только вот время потеряешь, а я окончательно продрогну тут, что уже тебя арестуют за нанесение вреда моей тушке.
- Прекращай этот цирк, какой вред? – все бы отдал, чтобы посмотреть на его вытянувшееся от изумления лицо. С последним заявлением я явно переборщил.
- Тогда в квартиру пусти. Или мне по домофону тебе рассказывать о любви, соплях и презрении? – криво усмехаюсь, молясь, чтобы он не отключился. На его месте я бы именно так и сделал. Свой пьяный бред я бы точно слушать не стал. Но ему, похоже, это нравится. – Ладно, это вполне возможно. Но вот поиметь по домофону, увы, не получится. Если ты, конечно, не фанатик секса по телефону.
- Ты пьян, что ли? – вместо ответа уточняет мой собеседник, после чего слышу пищание. Проход открыт, бинго! Не удостоив его даже хмыком, дергаю на себя дверь, проскальзывая внутрь. Второго приглашения мне не надо.
- Ну, и чем обязан? – Дмитрий Олегович стоял в дверном проеме, преграждая мне дорогу. Одной рукой он придерживал дверь, не давая ей раскрыться до конца, вторую – засунул в задний карман потертых спортивных штанов, подперев плечом деревянный короб двери. Растянутая у горла светло-голубая футболка обнажала соблазнительную впадинку между ключицами.
- Соскучился, истосковался и так далее. Такое объяснение устроит? – не могу оторвать взгляда от ворота его футболки. Так и хочется коснуться губами его кожи, прикусить, оставив на нем свою метку. – Если нет, то придумай сам. А теперь, дай пройти.
- Никуда ты не пойдешь, Долгов, - Дмитрий Олегович устало потирает шею, отчего ворот сползает, оголяя правое плечо. Подол футболки тоже задирается, обнажая левый бок. Если он меня не соблазняет, то, как это еще называется? – Говори, зачем пожаловал и вали, пока я тебя сам с лестницы не спустил.
- Какие мы строгие, - подхожу ближе. Еще шаг, и я почувствую тепло его тела. Почти вплотную, не хватает несколько сантиметров. Максимум, пять. Протягиваю правую руку, касаясь кончиками пальцев его груди. Веду выше, ладонью проводя по шее. Хватаю за воротник, дергая так, чтобы не было видно ни плеча, ни ключиц. Отвлекает. – А если я не могу сказать? Это нужно показать. Уверен, что соседи не смотрят в глазок?
- Ян Андреевич, Вы перегибаете палку. Ведете себя, как шлюха, - Кирсанов бьет меня по руке, вынуждая сделать шаг назад. Иначе упаду. Хорошо, что не левой рукой я его трогал, а то еще бы и плечо снова заболело. – Будьте любезны, покиньте лестничную клетку и закажите такси, чтобы Вас домой отвезли.
- Зачем же такси, а? Меня мотоцикл у подъезда ждет, - вот теперь я зол. Уже по имени и отчеству зовет, гнида. Да, что он о себе возомнил? То сам мне проходу не давал, то, как котенка, за дверь выкидывает. – И, пока мы не завершим начатое, я никуда не уйду, Димочка. Ты сам напросился.
Пока он не успел возразить, со всей силы бью его в под дых, заставляя согнуться. Как раз то, что надо. Левой рукой сжимаю в кулак его волосы, не давая выпрямиться. Дергаю, вынуждая показать мне лицо. О, да, ненависть и презрение. Как раз то, что нужно для загнанной в угол дичи. Тяну его на себя, накрывая губы поцелуем.
У него сухие, немного шершавые губы. Мягкие, но безучастные. Кусаю за нижнюю, оставляя ранку. Металлический вкус крови пьянит, лишая последних доводов разум. Легко языком надавливаю ему на губы, проникая в рот. Дразню, кончиком языка водя по кромке зубов. Укусит или нет? Ноль реакции. Касаюсь языком неба, не спеша, проводя по нему.
Он дергается, пытаясь что-то сказать. Но получается лишь приглушенное мычание. Не даю ему отстраниться, сильнее надавливая на затылок. Второй рукой обнимаю за шею. Теперь точно никуда не денется. Разве что ударит. Касаюсь его языка своим, уже не вынуждая, а умоляя ответить. Как будто вся моя дальнейшая жизнь зависит от того, поцелует он меня или нет. Снова кусаю его, требуя, чтобы он сделал хоть что-нибудь.
Кирсанов упирается одной рукой мне в грудь, сжимая куртку в кулаке и притягивая ближе к себе. Вздрагиваю от этого, словно он уже ударил. Замираю, так и прижимаясь ртом к его рту. Я весь натянут, как струна, которая вот-вот лопнет, если на ней сыграет неумелый скрипач. Он кусает меня за я зык, выталкивая из своего рта и тут же проникая в мой. Закрываю глаза, теряясь в ощущениях.
- Дмитрий Олегович? – тихий мальчишеский голос возвращает меня в реальность. Сам кусаю Кирсанова за язык, вынуждая прекратить поцелуй. Открываю глаза, заглядывая через плечо историка к нему в квартиру.
У него за спиной маячит парнишка, ростом с меня или даже выше. Светлая кожа и широко распахнутые светло-голубые глаза. Темно-русые волосы немного вьются, отсвечивая ржавчиной. Он удивленно смотрит на нас, сжимая в тонких пальцах тетрадь. Невинная овечка прямо. Ну, и что это пугало тут делает?
- Твой любовник? – криво усмехаюсь и, пользуясь тем, что он замешкался, толкаю его в квартиру, проходя следом. Дмитрий Олегович сильнее прижимает меня к себе, не давая вырваться. Боится, что убью этого парнишку? Демонстративно прижимаюсь к Кирсанову, обнимая за шею и щекой потираясь о его плечо. – Мне уйти?
- Максим, все в порядке, - историк оборачивается, при этом успевая поглаживать меня по спине. Успокаивает? Да, блять, знаю я, что это недомерок точно не твой любовник. Слишком он прост. Даже старики интереснее, чем этот упыренок в прикиде рэпера. – Ну, а ты, Ян, - он хитро смотрит на меня, «случайно» перемещая руки мне на задницу. – Остаешься и идешь мыть руки. Заодно и рот прополоскай, алкоголик хренов.
Дмитрий Олегович выпускает меня из объятий, делая шаг назад. Стягиваю с себя кроссовки, намеренно нагнувшись так, чтобы Кирсанову открывался отличный обзор на то место, которое он только что трогал. Недовольно морщусь, низ белых джинсов-дудочек покрыт слоем дорожных брызг:
- Ванная где?
- Там, - подает голос паренек, с нескрываемым интересом разглядывая меня. Он тычет пальцем в последнюю по узкому коридору дверь. Только сейчас догадываюсь осмотреться. К маленьким квартирам я не привык, поэтому сейчас чувствую себя, как посетитель исторического музея, которому позволили посмотреть на останки мумий.
- Ага, - киваю. Демонстративно медленно расстегиваю молнию на черной кожаной куртке, еще медленнее стягиваю ее с плеч, а затем бросаю ее Максиму. Ну, согласитесь, не историку же мне прислуживать. – Повесь.
- Долгов, а ты не обнаглел? – Дмитрий Олегович выдергивает у шокированного моей наглостью паренька куртку и вешает ее на ближайший крючок. Отрицательно качаю головой, направляясь в ванную.
- Ну, и кто этот упырь с тетрадью? – краем черной безрукавки с высоким, как у водолазки, горлом, вытираю лицо. Правда, из-за этого она вся собралась на груди, полностью оголив живот и спину. Ну, да, ничего. Чувствую липкий заинтересованный взгляд у себя в районе пупка. Быстро одергиваю безрукавку, ловя уже насмешливый взгляд историка. – Брат? Комнатосъемщик? Мальчик по вызову?
- Дмитрий Олегович… - парень от обиды поджимает губы, вопросительно и немного затравленно глядя на Кирсанова. Какие мы обидчивые, однако. Другой бы мне съездил по лицу, и всех дел. Или он боится, что за это его Дима по головке не погладит? – Кто он?
- Ян, почему в каждой фразе нужно сказать гадость? – Дмитрий Олегович стоит у плиты, разогревая что-то на сковороде. Подхожу ближе, обнимая за талию и прижимаясь грудью к его спине. – Ты сам представишься или это лучше сделать мне?
- Если не буду хамить, то кто же меня слушать станет, - привстаю на мысочки, губами касаясь его правого уха. Кончиком языка провожу за ухом, тут же отпрыгивая назад и чуть не снося обеденный небольшой стол. Уже ради собственной безопасности сажусь на стул, вытягивая и скрещивая ноги. – Сам представлюсь.
Пока Кирсанов что-то доливает на сковороду, без интереса разглядываю паренька, который под моим взглядом чуть ли не комочком сжался на табурете в другом углу стола, теребя край многострадальной тетради. Облизываю верхнюю губу, криво усмехаясь:
- Ян Долгов. Редкостная сволочь и шлюха, которая сейчас хочет переспать с Дмитрием Олеговичем, - все больше улыбаюсь по мере того, как вытягивается и бледнеет лицо Максимки. И, пусть кто-то попробует сказать, что это не правда. Да я первый раз так откровенен!
- Это что-то новенькое, - историк хмыкает, продолжая колдовать над сковородой. Искоса смотрю на него, пытаясь определить, как сильно его удивили мои слова. – Ты уже и про себя гадости говоришь, Долгов. Это клиника. Может, все же серьезно представишься?
- Так ты сам сказал, что у меня в каждой фразе гадость. Не смог удержаться, - подмигиваю притихшему мальчишке. Он вначале бледнеет, а потом краснеет, пытаясь еще больше вжаться в угол. – Ну, Макс, или как там тебя, ради Димы побуду ровно пять минут порядочным человеком. Зовут меня Ян Долгов. Учусь я на третьем курсе, и вот уже два года как без прогулов хожу на лекции и семинары Дмитрия Олеговича. А с этой пятницы еще и постель с ним делю. В качестве его парня.
- Что? – Максим совсем грустнеет, теперь уже не просто теребя край тетради, а сминая его. Чего это он? В кармане не вовремя начинает вибрировать телефон. Вытаскиваю аппарат из кармана и, глянув на адресата, выключаю трубку, бросая ее на стол. Артем сама пунктуальность. – Вы же говорили…
- Что не встречаюсь с теми, кого учу? – Дима оборачивается, откладывая лопатку в сторону, и проводя руками по своим бокам, вытирает ладони о ткань джинсов. А вот это уже любопытно. Почему я об это не знаю? Вопросительно смотрю на того, кого совсем недавно назвал своим парнем. – Так Ян и не мой ученик. Он, вон, другим учителям экзамен собирается сдавать…
- Трахнет Лаврову или отсосет тому старикану? – а у котенка появились когти. Усмехаюсь, пока не понимаю, что он, в буквальном смысле слова, назвал меня шлюхой. Только рука Кирсанова у меня на плече не позволяет мне встать и двинуть малолетнему упырю, который с явной неприязнью смотрит на меня.
- Максим, язык прикуси, - Дмитрий Олегович снова возвращается к плите, принимаясь греметь посудой. От нечего делать вытаскиваю из карманов белых штанов все, что туда напихал, собираясь впопыхах. На стол ложатся ключи от мотоцикла, а следом – от Майбаха. Краем глаза вижу, что упыренок с интересом смотрит на букву «М». К двум брелокам присоединяется перочинный нож и зажигалка. Улыбаюсь, выуживая две пачки перевязанных резинками денег и ключи от квартиры. Как это все еще из меня не высыпалось по дороге? – Если этот идиот несет чушь, то это еще не причина, чтобы весь его бред повторять.
- Я отличник, - пожимаю плечами, вставая и намереваясь распихать часть своих «сокровищ» по карманам куртки. Обратно в джинсы я это все просто не засуну. Поэтому на столе остаются только деньги и телефон. – И для меня не проблема честно сдать экзамен Ольге Константиновне и Евгению Владимировичу.
- Хвастун, - Дмитрий Олегович ставит передо мной тарелку с жареной картошкой и тушеным мясом. Следом такая же тарелка опускается и перед погрустневшим парнишкой, который периодически косится на деньги. Пытается прикинуть, сколько тут налички? Расслабься, приятель, я и сам не знаю. – Деньги убери, им на столе не место.
- Кто такой Максим? – кое-как запихиваю купюры в карманы. Интересно, с какой мыслью я брал столько много с собой? Судя по толщине, можно еще один мотоцикл купить. – Я представился, теперь его очередь.
- Максим мой ученик, - Дима садится рядом со мной, одну руку кладя мне на колено, а во вторую беря вилку. Улыбаюсь, накрывая его ладонь своею. – Он учится на первом курсе и живет в общежитии, а по воскресениям иногда остается ночевать у меня.
- Репетитор? – улыбаюсь, отправляя первые несколько кусочков картошки в рот. Вкусно. Это при том, что я еще тот привереда, который даже из-за мелочи есть блюдо не станет. – А ночует у тебя с какой радости, общага ведь не далеко от университета?
- За ту общагу надо по десять тысяч в месяц платить, - бормочет упыренок, уже успевший за это время съесть большую часть своей порции. Недоуменно смотрю на него. – А у моей семьи таких денег нет, поэтому я живу в том общежитии, что находится за городом. И когда я до одиннадцати вечера засиживаюсь у Дмитрия Олеговича, то электрички перестают ходить…
- Можешь не продолжать, я понял, - мне становится скучно. Да и грустно от мысли, что Кирсанов будет избегать моментов близости. Ну, и уж если быть абсолютно честным, то не нравится мне, как этот Максим смотрит на историка. – Дим, я тогда поем и пойду.
- Ты куда намылился? – Кирсанов удивленно смотрит на меня, сильнее положенного сжимая мое колено. Морщусь, стараясь казаться бесстрастным. Хотя очень хочется выставить этого ученика за порог и запретить посещать историка.
- По ночной Москве кататься буду, - вкуса еды уже не чувствую. Атмосфера накалилась, и я чувствую, что меня скоро снова выставят за дверь. Причем в этот раз уже окончательно. – У тебя две комнаты. Отсюда логический вывод, что ты спишь в спальне, а он – в гостиной. К себе ты меня не положишь, а с ним в одну постель не лягу уже я. А вариант «спать на коврике» меня не устраивает.
- А ты ревнуешь? – Максим, прищурившись, смотрит на меня. Он уже доел и сейчас его руки скрещены на груди. Упыренок явно доволен тем, что я опять срываюсь на истерику.
- Больно надо, - аппетит пропал. Отодвигаю полупустую тарелку от себя, с ногами забираясь на стул. Обнимаю колени, положив на них подбородок. Что за детский сад я устроил, самому стыдно. Но раз уж начал, то зачем останавливаться?
- Долгов, ты спишь со мной, но при одном условии, - Дима пальцами касается моей ступни. Щекотно и так приятно. Невольно улыбаюсь. Но вот то, что он рискнул мне ставить условия, настораживает. – Посуду моешь ты.
- Ты с посудой долго возишься, - зевает у меня за спиной Максим, зачем-то вернувшийся на кухню, хотя Дмитрий Олегович уже постелил ему диван.
- А может у меня хобби, мыть плошки с кастрюльками? – криво усмехаюсь, чувствуя скользкий взгляд у себя на спине. Водолазку без рукавов я снял, чтобы не забрызгать ее пеной и грязью с посуды. Неприятное ощущение. – Вот и растягиваю удовольствие.
- Это больше похоже на то, что богатенький мальчик не умеет мыть тарелки, - язвит в ответ упыренок. Ну, и пусть бесится с того, что не он делит кровать с Кирсановым. Это уже только мое право. – Что у тебя со спиной?
- Татуировка с инициалами, - отставляю на сушку последнюю тарелку и разворачиваюсь к наглому парнишке, который рискнул посоревноваться со мной в хамстве. Чувствую, как он удивленно смотрит на несколько полос пластыря у меня на левом плече. Прости, сладкий, забыл рассказать, что я безумно обожаю скакать под пулями.
- Это не татуировка, а шрамы! – побледнев, говорит Максим. Не нравится такое количество «украшений»? А вот Дима и Темка оценили. – Зачем ты себе всю спину разукрасил?
- Прикинь, в восемь лет страдал хренью, - подмигиваю, приближаясь к упыренку и кладя руки на его костлявые плечи, скрытые под бесформенной футболкой. – Увлекался шрамированием. Вот и попросил одного знакомого оставить мне эту красоту на память.
- Больной! – Максим испуганно вылетает из кухни. Испугался, кролик. Нефига было тогда меня разглядывать и раздевать. Сам же напросился.
- Ты чего ему сделал? – Дима заглядывает на кухню, заставая меня сидящим на столе и крутящим в руках мобильный телефон. Поднимаю на него взгляд.
- Рассказал, как один нехороший дядя сделал мне двенадцать лет назад татуировку из шрамов с твоими инициалами, - спрыгиваю со стола, вплотную подходя к Кирсанову. Как и несколько часов назад на лестничной клетке, провожу правой ладонью по его груди, кончиками пальцев пробегаю по шее и обхватываю за подбородок, призывая немного наклониться. – А он сбежал…
- Только не говори, что ты не этого добивался, - шепчет мне в губы Дима, холодными ладонями скользя по спине. Вздрагиваю, пытаясь избежать ледяных касаний, прижимаюсь еще плотнее к историку. – Я думал, ты не придешь.
- Я тоже так думал, - языком касаюсь его шеи, опускаясь чуть ниже и вылизывая впадинку между ключицами. Солоноватый вкус, а если подняться чуть ниже, то можно почувствовать, как бешено, колотится у него сердце. Прикрываю глаза, левой рукой забираясь ему под футболку и поглаживая живот. – Но пол-литра коньяка, бутылка низко градусного игристого вина и остатки виски творят чудеса.
Прижимаю его к стене, опускаясь на колени, и, задрав футболку до груди, губами ласкаю кожу вокруг пупка. Руки скользят по бедрам и выше, к ребрам и груди. Кончиком языка провожу влажную дорожку от пупка к поясу джинсов. Тут же дую, заставляя Кирсанова вздрогнуть от новых ощущений:
- Расстегни джинсы, - щекой прижимаюсь к его бедру, одной рукой сжимая член через плотную и грубую ткань штанов, а второй невзначай провожу по икре, щекоча под коленом. Вот теперь мы посмотрим, кто из нас не отдается процессу полностью.
Завороженно наблюдаю, как он, помедлив, расстегивает пуговицу на джинсах. Поощрительно прикусываю кожу на тазовой косточке, которую становится отчетливо видно, стоит Дмитрию Олеговичу втянуть живот. Облизываю его пальцы, мешая расстегивать молнию. Собственные джинсы больно врезаются в пах и натирают колени. Но и это отходит на задний план, стоит язычку молнии со свистом опуститься, открывая кусок темной ткани плавок.
- Руки убери, - получается немного грубо, но я уже не в том состоянии, чтобы думать об интонациях. К тому же, я не сторонник ласковых и сюсюкающихся фраз, от которых хочется пойти в туалет и проблеваться. – К стене прижми, я сам…
Провожу языком по открывшемуся треугольничку плавок, чувствуя твердый орган под ними. Хитро усмехаюсь, не прерывая ласк языком, стягиваю чужие джинсы с бедер к коленям, тут же хлопая историка по рукам. Я сделаю все сам.
- Долгов… - Дмитрий Олегович немного сгибает ноги в коленях, ногтями царапая обои то ли на кухне, то ли уже в коридоре. В его квартире я ориентируюсь еще плохо. – Тормоз…
- Мне остановиться? – легко прикусываю ткань на поясе плавок, пальцами помогая себе стянуть их немного вниз, так, чтобы стало видно член и яички. Чуть наклоняюсь, вместо налитого и подрагивающего от возбуждения пениса проводя языком по поджавшимся яичкам. Вбираю поочередно оба в рот, вырывая тихие стоны. Кирсанов кусает ладонь, чтобы не застонать в голос. – Или действовать быстрее?
Губами обхватываю головку члена, кончиком языка размазывая выступившие капельки прозрачной смазки по кругу. Обвожу осторожно уздечку, когда Дмитрий Олегович зарывается второй ладонью в мои волосы, требуя чего-то большего, чем неспешные ласки, которыми я его только дразню, разжигая интерес.
Руками глажу его по ногам, поднимаясь к паху, осторожно сжимаю пенис у основания. Шире раскрываю рот, колечком складывая губы и насаживаясь на член до середины. Останавливаюсь, привыкая к ощущениям. Языком очерчиваю ствол, запоминая расположение вен и его твердость. Соскальзываю с члена, облизывая его по всей длине и снова возвращаясь к головке. Расслабленным языком касаюсь мочеиспускательного канала, рукой поглаживая яички, чтобы заставить Дмитрия Олеговича еще быстрее потерять контроль над собой. Сжимаю мошонку в ладони, указательным и безымянным пальцами поглаживая промежность – чувствительное местечко между яичками и анусом.
Слюна стекает по подбородку, капая мне на живот. Недовольно мычу, плотно обхватывая член Кирсанова губами. Он сильнее прижимает меня к своему паху, заставляя практически до основания вобрать пенис в рот. Несильно дергаю его за яички, второй рукой сжимая его бедро и отталкивая от себя:
- Я сказал, чтобы ты убрал руки! – недовольно смотрю на него. Голос хриплый и дрожит от возбуждения. Пользуясь заминкой, расстегиваю собственные джинсы, но не более. Ласкать сам себя я не буду. – Еще раз так сделаешь, откушу кое-что важное.
Дую на головку, заставляя его дернуться. Усмехнувшись, закрываю глаза и полностью заглатываю член, не переставая ласкать его языком. Ладонью попеременно сжимаю то яички, то ласкаю промежность. Свободной рукой снова сжимаю бедро историка, не давая ему сползти по стене дальше вниз.
- Ян… - его член напрягся, а бедра сжались. Невольно улыбаюсь, увеличивая скорость движения и помогая себе рукой. Его руки снова ложатся мне на голову, но я уже не обращаю на это внимания, то полностью вбирая пенис в рот, то выпуская его и вылизывая, лаская рукой. – Не надо…
- Что не надо? – дразня, задеваю колечко ануса и даже немного надавливаю. Высунув язык, второй рукой прижимаю его член к его животу, веду мокрую дорожку от яичек к самой головке, чередуя поцелуи с вылизыванием. В последней момент успеваю обхватить головку губами, делая несколько быстрых глотков, не давая сперме вытечь изо рта.
- Не стоило глотать, - Дмитрий Олегович растерянно натягивает на себя плавки и джинсы. Он явно не ожидал, что минет я ему буду делать прямо на кухне. Впрочем, для меня это тоже неожиданность. Но уж очень хотелось позлить этого упыренка и заявить свои права на Кирсанова. – Беру свои слова про твою технику назад.
- Ты рано расслабился, - с трудом встаю с колен, которые ноют от непривычно долгого стояния на них. Поворачиваюсь к нему спиной и делаю шаг назад, упираясь прямо в него. Закидываю правую руку за голову, обнимая Диму за шею. Левой рукой нахожу его руку, и кладу себе на бедро, постепенно передвигая на свой член, который уже умоляет, чтобы на него обратили внимание. Задницей прижимаюсь к его паху, делая несколько непристойных движений бедрами. – Ты же ведь хочешь меня?
- Хочу, - чужие губы касаются моего уха, заставляя дрожать от умелых прикосновений. Дмитрий Олегович проводит правой ладонью по моей груди, указательным пальцем поочередно обводя соски, вынуждая меня еще сильнее прижиматься к нему. – Но в кровати.
Фандом: ориджинал.
Рейтинг: NC-21.
Тип: слеш.
Пейринг: Дима/Ян.
Жанр: детектив, романс, философия, повседневность.
Размер: макси.
Статус: в процессе.
Саммари: В восемь лет я впервые побывал в костлявых лапах Смерти. В семнадцать лет решил отомстить тем, кто маленькому мне устроил тот Ад. Ничто не мешало мне убивать одну марионетку за другой до тех пор, пока по случайному стечению обстоятельств я не поцеловал собственного учителя истории. Вот тут и начались проблемы...
О героях можно прочесть тут: информация и внешность главных героев.
Chapter 1. Враг, словно призрак без лица.
Chapter 2. Дотянуться до звезды.
Chapter 3. Небо выбрало нас.
Chapter 4. Убийца и злой хозяин в мире ночном.
Chapter 5. Где рождается страх, не обрести покой.
Chapter 6. Только жизнь здесь ничего не стоит.
Что нас ждет - море хранит молчанье,
Жажда жить сушит сердца до дна.
Только жизнь здесь ничего не стоит-
Жизнь других, но не твоя.
АРИЯ «Штиль».
Жажда жить сушит сердца до дна.
Только жизнь здесь ничего не стоит-
Жизнь других, но не твоя.
АРИЯ «Штиль».
Глава 6. Только жизнь здесь ничего не стоит.
- Я боюсь влюбиться. Боюсь, что он сделает мне больно, стоит только мне открыться, - шепчу я, оправдываясь.
- Милый, там, где рождается страх, не обрести любовь, - мама протягивает руку и гладит меня по спутавшейся челке. – Попробуй вначале признаться себе, что он тебе нравится, а потом – ему. Поверь, он не оттолкнет тебя.
- Почему ты так говоришь? – удивленно смотрю на нее. Такая проницательность. Откуда? Никогда за мамой такого не замечал.
- Его глаза, они сказали мне о многом. Расплавленное серебро с легким отливом зелени, я никогда не думала, что увижу такое сочетание еще раз!
- Что? – нервно облизываю губы, переспрашивая. Я сегодня видел этот цвет, но зелени в них не было. О ком она говорит? Могла ли мама запомнить цвет глаз Дока? – Мама, ты уверена? У Дмитрия Олеговича глаза серые, с едва различимым даже на свету оттенком синевы.
- Странно, мне показалось, что я на мгновение увидела взгляд того паренька, что спас тогда нас с тобой, - мама пожимает плечами. Звонкий смех разносится по комнате. – Но я рада, что это не он. Я бы не хотела, чтобы мой единственный сын встречался с убийцей, пусть даже и благородным.
- Мама, ты, что такое говоришь? – я искренне удивлен. Сегодня мама поражает меня своей проницательностью. – Я не хочу с ним встречаться. Уже.
- Вот и славно, - мама счастливо улыбается. А затем подмигивает мне. – Жаль, только внуков мне не видать.
Не успеваю ей ответить, потому что в дверь раздается звонок. Сердце снова бешено бьется, а ладони вновь влажные. Мне почему-то становится страшно от мысли, что Кирсанов мог, не понравится моему отцу, или наоборот. Ноги ватные, поэтому передвигаюсь по коридору вдоль стены, рукой ведя по светло-бежевым обоям.
- Долгов, что такое происходит? – удивленно-радостный голос Темки слышно с лестничной площадки. Вздыхаю и закатываю глаза. Это не выходные, а сплошные нервы. Ночная потасовка с Виком кажется самым приятным событием за прошедшие дни: это привычная ситуация. Открываю дверь, впуская друга внутрь. Сейчас его все равно не выставить, да и мама уже давно хотела поговорить с Романовым. – Твой папа разговаривает с нашим историком!
- Я знаю, дружище, - невольно улыбаюсь. Хотя, я предполагал, что максимум, что Дмитрий Олегович и мой отец сделали сообща, так это спустились на лифте. Но то, что они последовали моему совету, еще лучше. – Я сам их выпроводил из квартиры, чтобы выяснили все свои отношения…
- Я от тебя в шоке! – радостно воскликнул Артем, приседая на корточки и развязывая белые адидасовские кроссовки, мысы которых посерели от уличной грязи и луж, которые еще не успели высохнуть после ночного дождя. – Ты сам позвонил отцу, чтобы сказать о том, что встречаешься с нашим преподом? Это последнее, что я мог от тебя ожидать! Ты крут, мужик! Значит, ты уже в курсе, что они сидят на лавочке и травят анекдоты?
- Что? – моему удивлению нет предела. Мой отец заинтересовался анекдотами, которые терпеть не мог? Это что-то новенькое! Хотя, я забыл одну очень важную вещь, Кирсанов – историк, и его конек – рассказы о сражениях. Не удивительно, что они нашли общий язык. – Тем, ты ничего не путаешь? И, я не звонил папе, они с мамой сами приехали.
- Так они застукали вас? – глаза Романова норовят вылезти из орбит. Понимаю, он удивлен, что я все еще жив, а не пристрелен на месте преступления. – Ну, парни, вы даете!
- Романов, - шиплю на него, когда он, игнорируя первый вопрос, собирается идти в ванную комнату мыть руки. Туда нельзя, там все еще следы ночной стычки остались. Надо бы закрыть ванну на замок, пока туда никто еще не наведался. – Какие анекдоты? Когда они уходили, они были готовы морды друг другу набить!
- Значит, ты упустил тот момент, когда они подружились, приятель, - Темка показывает язык и дергает дверь ванной комнаты на себя. Замираю, готовый в любой момент врезать другу, чтобы не орал. – А что у тебя с ванной? Стиральная машинка сломалась?
Заглядываю через плечо Артема в ванную. Да, я ожидал увидеть еле оттираемые пятна крови на полу, стенах и зеркале, но никак не постиранные две пары брюк и синюю футболку. Мои джинсы висят на электросушителе, футболка Кирсанова на кране ванной, а его брюки перекинуты через ее стенку. Невольно улыбаюсь, мысленно благодаря Дмитрия Олеговича за такой поступок. Неужели он это сделал ночью, когда я валялся с температурой и просил алкоголя?
- Нет, сушилка. Как видишь, вещи-то постираны! – отвешиваю приятелю подзатыльник. Тот лишь ухмыляется и намыливает руки, забрызгивая пеной с них всю раковину. Никогда не понимал, как можно так ими размахивать, чтобы заляпать все вокруг. – Ты чего приперся, Романов?
- Полинка не захотела идти гулять, сославшись на критические дни, - Темка закатывает глаза, а я пытаюсь вспомнить, кто такая эта самая Полина. Первый раз слышу это имя из уст друга. Впрочем, у него эти красавицы каждый месяц меняются, я же половину из них забыл. – Дома скучно, так еще и сестра своего упыря малолетнего привела. В общем, ты единственный вариант, с кем можно скоротать воскресение.
- Неужели нашего Темочку динамят? – притворно огорчаюсь я. Артем бросает на меня злой взгляд: ну, да, я такой плохой, что не понимаю его беды. – Может, ну ее, эту Полину? Вон, Светку пригласи. Она точно тебе даст!
- Вот сам и приглашай эту курицу! – Романов пихает меня, задевая многострадальное плечо. Боль, о которой я и думать забыл, пронзает тело разрядом, заставляя меня зашипеть и приглушенно выматериться. Перед глазами несколько секунд стоит темнота, а потом начинаю плясать разноцветные звездочки. Напуганный голос Темыча доносится откуда-то издалека. – Ян, ты чего?
- Синяк, твою мать! – кое-как выговариваю я. Слышу, как облегченно выдыхает Романов. Прижимаюсь к стене, вглядываясь во все еще расплывчатое очертание друга. – Вали на кухню, там мама.
- Ура! – Темка снова пихает меня в плечо, вылетая пулей из ванной комнаты и практически бегом направляясь на кухню. Похоже, кто-то сегодня не завтракал и не обедал. Тяжело дышу, проклиная Романова. В этот раз боль не такая сильная, но стоять без опоры трудно: голова кружится. – Галина Сергеевна, как же я Вам рад!
Снова звонок в дверь. Вот теперь я действительно плетусь до нее: каждый шаг вызывает головокружение. Ничего, подождут. Я их пять минут назад ждал, а они мне Романова подсунули. Дергаю задвижку и нажимаю на позолоченную ручку, распахивая входную дверь. От резкого движения перед глазами снова темно.
- Ян, ты чего? – сильные руки обхватывают меня за талию, не давая упасть. Хватаюсь за плечи Дмитрия Олеговича, стараясь удержать равновесие и не грохнуться на пол вместе с ним. Он нежно касается губами моего виска. Нет, температуры нет. – Все хорошо?
- Угу, - киваю, облегченно выдыхая ему в шею. Голова постепенно перестает кружиться, а глазам уже четко удается различать ткань футболки историка. – Просто Темка по синяку заехал.
- Синяк? – удивленно переспрашивает Кирсанов, а потом осторожно гладит меня по левому плечу. Догадался. Отвлекаюсь на эти касания, окончательно забывая о том, что оно когда-то болело. – А он тут что делает?
- В гости пришел, ему девка не дает, он ко мне наведаться решил! – возмущенно шепчу я, обнимая учителя за шею. Вот, теперь вообще здорово стоять. Губами касаюсь бьющейся на шее артерии. – А когда он нужен, эту суку не дозовешься.
- Ян, что за выражения! – голос папы отрезвляет, заставляя вспомнить о том, что мы так и стоим между лестничной клеткой и моей квартирой. - Мальчики, я вам не мешаю? - отец прокашливается, привлекая к себе внимание. Со своим плечом я успел позабыть о том, что он тоже "гулял". - К тому же, я не сторонник однополых отношений. И, если я молчу, то это не повод проверять мое терпение.
- Простите, Андрей Денисович, - Дмитрий Олегович аккуратно "выныривает" из моих объятий. Он осторожно обходит инвалидное кресло, обхватывая сзади за поручни и провозя мимо меня по коридору. Вот интересно, зачем мы покупали самое дорогое в магазине кресло с пультом управления, если отец все равно продолжает эксплуатировать окружающих?
Мама с Артемом что-то оживленно обсуждают, стоя у плиты. Я никогда не понимал, что такого интересного можно найти в приготовлении пищи, чем очень огорчал мать. До тех пор, пока не познакомил ее с Романовым.
- Что у нас сегодня на обед? - отец быстро привлекает к себе внимание, заставляя снова всех обслуживать себя любимого. Вот не может человек без того, чтобы не заставить всех обратить на себя внимание.
Мама с Артемом ловко и споро накрывают стол, который быстро заполняется тарелками и, не пойми откуда, взявшимся салатом по-гречески. Папа постарался сесть так, чтобы снова всем мешать, во всяком случае, мне. Как ни крути, а мы с Кирсановым в любой из возможных комбинаций оказываемся сидящими напротив или рядом с ним. Не давая Дмитрию Олеговичу возможности помочь маме с другом, подталкиваю его к окну. Теперь отцу будет уже не слишком удобно рассматривать нас, и делать беспочвенные замечания.
- Ян, ты чего ведешь себя так по-хамски? - Кирсанов недовольно наблюдает за тем, как я развалился на своем стуле и закинул ноги на, пока еще, пустующий соседний. - Такое ощущение, что ты всех собравшихся за слуг, или кого похуже, держишь!
- Почему? - дергаю его за руку, заставляя сесть. Нет, ну почему обязательно нужно учить меня жизни? Как хочу, так и веду себя. Пусть это и выглядит эгоистично. - Да, потому что все не во время приперлись! Так еще и обниматься нельзя, где мне хочется и когда хочется. В собственной квартире я хуже узника!
- Недотрах, Долгов? - историк касается горячими и влажными губами моего уха, заставляя меня дрожать и изводиться в предвкушении чего-то большего, чем эти ласки. - Так потерпи до ночи.
- А что будет ночью? – Темка с самым наглым выражением на лице хлопает меня по правому плечу, после чего, спихнув мои ноги со стула, садится на освободившееся место: между мной и папой.
- Романов, тебя учили, что подслушивать не хорошо? – Дмитрий Олегович отодвигается от меня, практически тут же кладя мне руку на колено. Нет, и вот кого из них двоих убить первым? Темку, за то, что вечно сует свой нос, куда не надо, или Кирсанова, за то, что домогается меня на людях? – А ночью, господин Император, люди спят. Сами выводы сделаете или помочь?
- Извините, - Артем поджимает губы и отворачивается, что-то шепча моему отцу. Тот коротко кивает, переводя взгляд на меня. Обычно Темка безобидный малый, но когда он обижен, от него можно ожидать любой подлянки. Вот и сейчас мне делается не по себе от колючего взгляда отца.
- Что не так? – спихиваю руку историка со своего колена. Ладно бы просто положил ее на меня, но гладить-то зачем? Скрестив руки на груди, хмуро смотрю на отца. – Чем я тебе теперь не угодил, а?
- Пересядь ко мне, - нетерпящим возражений голосом говорит отец, похлопывая по стулу мамы. Вздохнув, пересаживаюсь. Если не сделаю этого, то он вообще не оставит меня в покое.
- Теперь что не так? - отбрасываю в сторону вилку, которой до этого вяло ковырялся в салате. Отец, за это время не притронувшийся к еде, все продолжал меня испепелять взглядом. - Есть мешаю? Или что? Хватит на меня пялиться!
- Рот закрой, сыночек! - отец, который когда-то во мне души не чаял, сейчас смотрит с ненавистью. И был бы я, и правда, в чем-то виноват, а то бичует ни за что. - Не тебе меня учить, мелковат для этого. Вон!
Опрометью вылетаю из-за стола. Любит, ага, как же! Ловлю на себе грустный взгляд мама, удивленный - Темыча и осуждающий - Дмитрия Олеговича. Нет, если, по его мнению, я должен сейчас наступить на горло своей гордости и извиниться перед этим ублюдком, то я этого делать не буду. На последок громко хлопаю дверью.
Балкон встречает меня прохладным осенним ветром и скрипом пластиковых окон. Неплохо было бы смазать, зачем-то отмечаю я. На подоконнике окна лежат сразу несколько пачек сигарет. Все, без исключения, открытые. Машинально беру сигарету из верхней и подкуриваю, тут же начиная кашлять от слишком сильной затяжки. Курю я не так часто, чтобы легко выдерживать такие эксперименты.
Первая сигарета уходит быстро. Тащу новую, теперь уже из другой пачки. Она идет уже легче. Я даже чувствую вкус. Мысли возвращаются к событиям вчерашней ночи. Кто такой Вик? Вел себя он как дилетант, но где гарантия того, что он не притворялся. Лишь одно я знал точно, рана, которую я ему нанес - настоящая. И, возможно, даже смертельная, если он не успел выпить оставленное мною противоядие.
- Чай будешь? - Темка заглядывает на балкон, тут же протягивая руку к одной из пачек сигарет.
- Нет, я туда не вернусь. Достали все, - отрицательно качаю головой, делая очередную затяжку и выбрасывая окурок в раскрытое окно.
- Да, ты садист! - Темка ждет, пока я раскурю новую сигарету. Третья, и почему-то со вкусом вишни. Поворачиваюсь к нему, ожидая продолжения. - Оставил своего любовника им на растерзание, а сам прячешься.
- Он мне никто, - без интереса разглядываю серое небо. Лето кончилось. Ненавижу зиму. Снова буду мерзнуть, причем несколько физически, сколько душевно. - Сам захотел подыграть, пусть и расхлебывает тоже он. Меня это не касается, мне и до этого хорошо жилось.
- Что-то я не заметил, - Романов коротко усмехнулся, сбрасывая пепел в пепельницу. Ну, вот, мне теперь ее мыть. Почему нельзя было сразу в окно – ветер все равно все развеет. - У тебя хоть этот глюк прошел. А то уже психушкой попахивало.
- Что именно? – сажусь прямо на пол, ставя перед собой блюдечко пеплом, которое уже запачкал Артем. Теперь уже не жалко и самому «мусорить». Что плохого все видят в том, что я хочу повстречаться с этим Доком? Я же не говорю о нем постоянно, как тот же Темка о своих девушках, а отец – о проблемах министерства обороны.
- Твоя зацикленность на этом «спасители», или как ты там его называешь? – Романов прислонился спиной к стене, одну руку примостив на подоконнике балкона, а другой - обняв себя за талию. – Не ты ли мне неделю назад говорил: «Темыч, я не могу пойти с тобой, потому что нужно еще с кем-то там встретиться, чтобы разжиться новой инфой про Дока»? Или кто летом отказался ехать на Лазурный берег со словами: «А вдруг он явится, а меня не будет»? Долгов, ты хоть видел, как ты смотришь на Дмитрия Олеговича?
- Как и на всех, - напрягаюсь, но делаю вид, что очень увлечен тем, что разглядываю бычок сигареты и всполохи алого огонька, когда втягиваешь в легкие дым. Даже мне понятно, что я несколько иначе смотрю на Кирсанова. Но почему-то мне казалось, что окружающим это не должно быть заметно…
- Каждый раз, как ты ему нахамишь, ты смотришь на него глазами котенка, который знает, что напортачил, но не хочет, чтобы хозяин от него избавился, - выбирает самое дурацкое сравнение Темка. Я же не девчонка какая-нибудь, с которой каждое слово продумывать надо, чтобы получилось сопливо и романтично.
- То есть, затравленно? – нарочно придираюсь к словам друга. Ведь прекрасно понял, что он хотел сказать. Но если я сейчас не добавлю ложку дегтя в его продуманную речь, то это уже буду не я. И я уже боюсь представить, что там себе напридумывает Романов, если я не сделаю того, что от меня ожидают.
- Нет, балда, влюбленно! – Артем чертыхается, потому что случайно прижимает горящую сигарету к руке, увлекшись маленьким спором со мной. – Да, ты расцветаешь, стоит ему оказаться рядом. Ты хоть видел себя на его парах? Ладно, проехали. Как тетя Галя с дядей Андреем вас застать в одной кровати умудрились?
- Как-как, каком к верху! – запрокидываю голову, глядя на Артема чуть насмешливо. Так вот зачем сюда этот хитрый лис пожаловал. А я-то уж, грешным делом, подумал, что, и правда, чай пить решил позвать. – Мы трахаться собрались, а тут они в комнату ввалились.
- Как грубо, Ян, - Темка улыбнулся. Глаза его горели от любопытства, словно это касалось не меня и историка, а его и очередной его пассии. – А кто сверху был? Он?
- Никто, Тем, ему видите ли не нравится, как я делаю минет, как к нему прикасаюсь, как двигаюсь в постели! – получается немного обиженно. Бля, а ведь хотел казаться равнодушным. Теперь Романов решит, что я ему жалуюсь. Только бы подкалывать не начал. А то ведь поставлю новый синяк под глазом. – До него никто не жаловался.
- Ну, до него у тебя только старики и были, которые кайф ловили уже больше от того, что им отсасывает молодой пацан, а не от твоей техники, - примирительно говорит Артем, выбрасывая сигарету в открытое окно. Присев рядом со мной на корточки, он потряс меня за плечо, не давая погрузиться в собственные мысли. – И, что-то мне подсказывает, что не в технике у вас с ним дело. Вот о чем ты думал, лежа рядом с ним в постели?
- О том, что если бы не Док, то я бы хотел встречаться с ним, а так нельзя, потому что я не хочу изменять ему с Кирсановым, - оказывается, что вспомнить то, о чем думал четыре часа назад не так уж и легко. – Ну, и о том, что я бы скорее его трахнул, чем позволил отыметь себя…
- Первый раз такого придурка вижу! – Темка отвешивает мне шуточный подзатыльник и тут же сгибается пополам от резкой боли в области живота. Прости, дружище, забыл напомнить, что у меня самооборона на уровне рефлексов работает. – Вот скажи мне, как во время секса можно думать о чем-то другом, а не о самом процессе?
- Я всегда думаю о чем-то ином, знаешь ли, меня вывернет наизнанку, если я действительно осознаю тот факт, что позволяю какому-то старику сношать себя в зад! – зло шиплю на него. Повысь я на него голос, и все гости сбегутся, чтобы узнать, о чем мы говорим.
- Блять, Долгов! Ты мудак или прикидываешься? – Романов отодвигается от меня, рассаживаясь напротив меня. Так гораздо легче вести разговор по душам. О том, каким путем я добываю информацию о Доке, Артем знает частично. Про убийства я умолчал, а вот про постель – не смог. Сорвался однажды и выболтал. – Ты сам зачем-то решил стать одноразовой подстилкой для старых извращенцев. Тут кроме себя винить некого. Но вот в каком месте Кирсанов у тебя старый, ты мне объясни. Ему от силы двадцать пять, ну, максимум, двадцать шесть. Как с таким красавчиком ты умудряешься думать о чем-то ином?!
- Тем, я никогда не получал от постели того удовольствия, о котором говорил мне вечно ты. У меня даже никогда не вставал, только сегодня утром на Диму. Тьфу, Дмитрия Олеговича, - шепотом говорю я. Не знаю, зачем я это все рассказываю другу. Но, видимо, даже таким бесчувственным ублюдкам, к коим отношусь и я, иногда нужно выговориться кому-то близкому. Самый близкий для меня человек – Романов. – И, знаешь, мне совсем не хотелось нежности. Хотелось, чтобы он, не спрашивая меня, делал то, что надо…
- Чтобы ты ему потом морду разукрасил, за то, что он тебя нагнул? – рассмеялся Артем, но, глянув на меня, тут же сник. А ведь Темыч прав, я бы не стал разговаривать даже с Кирсановым, если бы он так сделал. Но, блять, почему же мне так хочется, чтобы он применил силу? – Ян, он не мазохист, чтобы так делать.
- Зато я, кажется, мазохист, Артемка, - я отвел взгляд, глядя на серое, грустное небо. Видимо, не у меня одного на душе погано, но и у нашего небесного владыки. Опять забыл, как его правильно величать. – Я, и правда, хочу, чтобы он меня силой взял…
- Долгов! Ты совсем ебнулся?! – Романов аж поперхнулся, глядя на меня, как на инопланетянина, который из всех землян на планете решил познакомиться именно с ним. – Ты еще скажи, что хочешь наручники, плети и прочую атрибутику. Что с тобой такое?
- Нет, последних вещей я точно не хочу, - меня отчего-то передернуло. Похоже, я еще не готов принять такие извращения за данность. Но и телячья нежность, как оказалось, мне тоже не нужна. – Блять, и что мне делать? Тем, неужели, я, и правда, влюбился?
- Кто знает, но если ты уже сейчас паришься из-за таких мелочей, как постель, то, Долгов, ты правильно поставил себе диагноз, - Артем встал и, похлопав меня по колену, нажал на ручку балконной двери, собираясь выйти. Снова останусь один. Но это как раз то, что мне сейчас нужно. Мне теперь есть о чем подумать, да и с Виком нужно разобраться. – Приходи, твой историк тебя уже заждался.
- Артем, он не мой! – но, судя по тому, что Артем даже не обернулся, закрыв дверь с той стороны, он меня не услышал.
Четвертая сигарета и новая пачка. Вкус смутно знакомый, хотя пачка абсолютно новая. Где-то я уже пробовал эти сигареты. Причем совершенно недавно. Невольно вспоминается наш поцелуй с Дмитрием Олеговичем на помойке за рестораном. У его губ тогда был такой же вкус.
Чай пить из принципа не пойду, только если сам Кирсанов уговаривать придет. Тот осуждающий взгляд я ему еще не простил. Еще полчаса, как минимум, у меня есть, чтобы разобраться с полученной информацией. Итак, все началось с Григория Антоновича, которому я подсыпал яд в фужер на глазах у всего ресторана. Он, как одна из шишек старой структуры, уже знал о моем подчерке убийства, и знал, что я ищу. Поэтому я мог не переживать, зная, что диктор из утренних новостей обязательно сообщит мне о том, кто такой Док. Или где его искать.
Но все пошло не по плану. Кто же мог знать, что человек, с которым назначил встречу Дмитриев, будет именно преподавателем в моем вузе. И, пока я пытался разобраться в своих отношениях с Кирсановым, некий Вик вмешался в мою игру, убив Григория Антоновича перед самой смертью. Но, он опоздал. Тот уже почувствовал первые признаки удушья и оставил записку, о которой говорила несчастная домработница Дмитриева. Вик бы сам не додумался именно такими словами завлечь меня в ловушку.
Но куда пропала записка после того, как труп нашла домработница? Ответ очевиден. Вик побывал там вместе с полицией. Вполне возможно, что он даже не прикидывался полицейским, а является им на самом деле. Следователю, фотографу, патологоанатому очень легко незаметно вытащить клочок бумажки из пальцев покойника, чтобы окончательно заинтересовать меня или сбить со следа.
От того же Вика я узнаю, что я не единственный, кто ищет Дока. У нас с ним разные цели, но финал одинаков – убийство Дока. В паре работать было бы гораздо легче. Но есть одна причина, по которой мы с ним никогда этого не сможем сделать. Я тот, из-за кого был убит его отец. Он же меня после такого прибьет быстрее, чем я моргнуть успею. Если верить тому же Вику, то он сторонник старого руководства организации, которым нужен лишь Док, чтобы вернуть свою былую власть.
И тут начинается самое интересное. Никто не знает, как выглядит Док. Верхушка организации знает лишь его имя – Кир, Кирилл. Но, где гарантия, что оно настоящее? Кириллом звали моего старшего сводного брата, вспоминать о котором не любит отец. Скорее, Док выбрал себе именно это имя, чтобы бить по больному месту моего отца, если кто-то проговорится о его «настоящем» имени.
Теперь Олег. О нем я слышал впервые, хотя имя это уже звучало. Тот же Григорий Антонович называл Олегом Дмитрия Олеговича. Но, что мешало этой суке, давить на Кирсанова, изводя его именем отца? Также, Олегом звали любовника моего брата. Но в этом нет ничего удивительного, организация, которая занималась уничтожением моего отца, очень хорошо должна была знать все его слабые места.
- Ян, все ушли, - голос Дмитрия Олеговича выводит меня из размышлений. Я лениво открываю глаза и смотрю на размытый профиль Кирсанова. Четкость зрения возвращается постепенно, и уже скоро я могу увидеть то, чего никогда бы видеть не захотел. Отвращение. Историк смотрит на меня с едва скрываемым презрением. – Я за всеми закрыл дверь.
- Мне поздравить Вас с этим, Дмитрий Олегович? – значит вот оно как, стоило ему пообщаться с моим папиком, как вся любовь сошла на «нет»? Интересно, что же эта сука такого наговорила моему, уже не моему, историку. – От меня-то Вы чего хотите?
- Ничего. Ставлю в известность, что тоже ухожу, - о, как! Даже спиной ко мне повернулся, значит, что-то серьезное ему наговорил мой горячо любимый папочка. О том, что я не перевариваю отца и собачусь с Артемом, учитель знал и до этого, поэтому причина не в этом. Что же ему отец рассказал? Узнаю – убью. – Ты не умеешь любить, Долгов. Все, на что способен ты, это поливать всех дерьмом. В тебе нет ничего святого.
- Как это мило. Вы это только сейчас заметили, Дмитрий Олегович? Да, мне вообще на всех плевать. Я ненавижу людей, к вашему сведению. И жизнь ненавижу, - горько, обидно и больно. Очередное предательство. Ну, мама и Артем, кто мне говорил, что он меня любит? Да, он меня сейчас морально растоптать готов! И это, как минимум. – Я же Вас предупреждал, что я еще тот ублюдок, с которым лучше не связываться. Проваливайте, Дмитрий Олегович. На ваши пары я тоже больше не явлюсь, сдам другим преподавателям.
Он коротко вздохнул и вышел. Меня трясло. В горле застрял комок, не дающий дышать нормально, а глаза щипало от соленой влаги, которую я упорно размазывал по всему лицу, убеждая себя в том, что я не плачу. Зато я теперь снова один. Как я и хотел.
Обнимаю колени, пряча в них лицо. Что же со мной творится такое, что я готов разреветься от очередного пустяка. Отец клеймил меня слова гораздо обиднее тех, что наговорил мне Кирсанов, и ничего – противно, но не до такой степени, чтобы плакать. А тут. А тут развезло словно малолетку. Допрыгался, Ян.
К семи часам вечера на балконе сидеть становится холодно. Начинает медленно накрапывать осенний дождь, вызывая тошнотворное ощущение одиночества и никчемности. Делать совершенно ничего не хочется. По темному коридору добираюсь до кухни, вытаскивая из заднего кармана ключ от барного шкафчика. Надо допить чертов коньяк, воняющий раздавленными клопами. Ненавижу недопитые бутылки у себя в баре.
***
Ветер свистит в ушах. Его ловкие пальцы пробираются под полы черной кожаной куртки, забираясь мне под майку, касаются чувствительной к морозу кожи на животе. Еще плотнее прижимаюсь к «брюху» мотоцикла, чтобы не дрожать от промозглого ветра. Кончиков собственных пальцев я уже не чувствую, но для того, чтобы нормально вести железного коня по магистралям города, мне достаточно и того, что ладони чувствуют руль. Сворачиваю в один из темных проулков.
Скорость падает. Детей, стариков, кошек и собачек во дворе еще никто не отменял. Есть любители «проветриться» даже в полночь. Подъезды мелькают перед глазами, сливаясь в одно сплошное месиво. Мне нужен пятый, чуть не пропустил. Шины, наверное, оставили красивый черный росчерк на асфальте.
Заглушаю мотор и, поставив железного друга на сигнализацию, нетвердой походкой иду к железной двери подъезда. То ли алкоголь еще не выветрился, то ли это уже от страха. Впрочем, в нетрезвом состоянии я всегда водил транспорт лучше, чем ходил. Пальцы со второй попытки попадают на нужные клавиши, завершая нехитрую операцию кнопкой «ВЫЗОВ».
- Кто там? – недовольный голос историка раздается из динамика магнитофона, заставляя меня выпасть из оцепенения. Я уже было подумал, что он вообще к домофону не подойдет.
- С трех раз угадаешь, или мне сразу представиться? – подпираю плечом дверь, прикрыв глаза. Ну, и какого черта я тут вообще забыл. Видимо, когда я довел вечерним звонком дядю до инфаркта, немедленно требуя пробить один адрес, я был сильно пьян. Иначе с чего бы я вообще поехал к Дмитрию Олеговичу?
- Долгов, вали туда, откуда явился, - после затянувшейся паузы говорит Кирсанов. На заднем фоне слышу чей-то голос, но кому он принадлежит, определить не удается.
- Трахаться помешал, да, Дима? – фыркаю, сжимая кулаки. Так и тянет дать тому, кто рядом с ним в морду. Он мой. Зачем-то пинаю дверь черным кроссовком. Вот уж в чем виновата она, не знаю. – Ну, так ничего. Потерпишь. Мы не договорили сегодня.
- Не твоего ума дело, придурок. Домой вали, а то полицию вызову! – повышает голос Дмитрий Олегович. Странно, что он еще не отключился. Раз не сделал этого, значит, ему тоже есть, что мне сказать. – Ян, уходи.
- Вызывай, - довольно ухмыляюсь. Уж полиции мне точно нечего бояться. Во-первых, у меня с собой та сумма, которая позволит откупиться даже от убийства, во-вторых, мой дядя – прокурор, отмажет. Да и фамилия Долгов говорит о многом. – Только вот время потеряешь, а я окончательно продрогну тут, что уже тебя арестуют за нанесение вреда моей тушке.
- Прекращай этот цирк, какой вред? – все бы отдал, чтобы посмотреть на его вытянувшееся от изумления лицо. С последним заявлением я явно переборщил.
- Тогда в квартиру пусти. Или мне по домофону тебе рассказывать о любви, соплях и презрении? – криво усмехаюсь, молясь, чтобы он не отключился. На его месте я бы именно так и сделал. Свой пьяный бред я бы точно слушать не стал. Но ему, похоже, это нравится. – Ладно, это вполне возможно. Но вот поиметь по домофону, увы, не получится. Если ты, конечно, не фанатик секса по телефону.
- Ты пьян, что ли? – вместо ответа уточняет мой собеседник, после чего слышу пищание. Проход открыт, бинго! Не удостоив его даже хмыком, дергаю на себя дверь, проскальзывая внутрь. Второго приглашения мне не надо.
- Ну, и чем обязан? – Дмитрий Олегович стоял в дверном проеме, преграждая мне дорогу. Одной рукой он придерживал дверь, не давая ей раскрыться до конца, вторую – засунул в задний карман потертых спортивных штанов, подперев плечом деревянный короб двери. Растянутая у горла светло-голубая футболка обнажала соблазнительную впадинку между ключицами.
- Соскучился, истосковался и так далее. Такое объяснение устроит? – не могу оторвать взгляда от ворота его футболки. Так и хочется коснуться губами его кожи, прикусить, оставив на нем свою метку. – Если нет, то придумай сам. А теперь, дай пройти.
- Никуда ты не пойдешь, Долгов, - Дмитрий Олегович устало потирает шею, отчего ворот сползает, оголяя правое плечо. Подол футболки тоже задирается, обнажая левый бок. Если он меня не соблазняет, то, как это еще называется? – Говори, зачем пожаловал и вали, пока я тебя сам с лестницы не спустил.
- Какие мы строгие, - подхожу ближе. Еще шаг, и я почувствую тепло его тела. Почти вплотную, не хватает несколько сантиметров. Максимум, пять. Протягиваю правую руку, касаясь кончиками пальцев его груди. Веду выше, ладонью проводя по шее. Хватаю за воротник, дергая так, чтобы не было видно ни плеча, ни ключиц. Отвлекает. – А если я не могу сказать? Это нужно показать. Уверен, что соседи не смотрят в глазок?
- Ян Андреевич, Вы перегибаете палку. Ведете себя, как шлюха, - Кирсанов бьет меня по руке, вынуждая сделать шаг назад. Иначе упаду. Хорошо, что не левой рукой я его трогал, а то еще бы и плечо снова заболело. – Будьте любезны, покиньте лестничную клетку и закажите такси, чтобы Вас домой отвезли.
- Зачем же такси, а? Меня мотоцикл у подъезда ждет, - вот теперь я зол. Уже по имени и отчеству зовет, гнида. Да, что он о себе возомнил? То сам мне проходу не давал, то, как котенка, за дверь выкидывает. – И, пока мы не завершим начатое, я никуда не уйду, Димочка. Ты сам напросился.
Пока он не успел возразить, со всей силы бью его в под дых, заставляя согнуться. Как раз то, что надо. Левой рукой сжимаю в кулак его волосы, не давая выпрямиться. Дергаю, вынуждая показать мне лицо. О, да, ненависть и презрение. Как раз то, что нужно для загнанной в угол дичи. Тяну его на себя, накрывая губы поцелуем.
У него сухие, немного шершавые губы. Мягкие, но безучастные. Кусаю за нижнюю, оставляя ранку. Металлический вкус крови пьянит, лишая последних доводов разум. Легко языком надавливаю ему на губы, проникая в рот. Дразню, кончиком языка водя по кромке зубов. Укусит или нет? Ноль реакции. Касаюсь языком неба, не спеша, проводя по нему.
Он дергается, пытаясь что-то сказать. Но получается лишь приглушенное мычание. Не даю ему отстраниться, сильнее надавливая на затылок. Второй рукой обнимаю за шею. Теперь точно никуда не денется. Разве что ударит. Касаюсь его языка своим, уже не вынуждая, а умоляя ответить. Как будто вся моя дальнейшая жизнь зависит от того, поцелует он меня или нет. Снова кусаю его, требуя, чтобы он сделал хоть что-нибудь.
Кирсанов упирается одной рукой мне в грудь, сжимая куртку в кулаке и притягивая ближе к себе. Вздрагиваю от этого, словно он уже ударил. Замираю, так и прижимаясь ртом к его рту. Я весь натянут, как струна, которая вот-вот лопнет, если на ней сыграет неумелый скрипач. Он кусает меня за я зык, выталкивая из своего рта и тут же проникая в мой. Закрываю глаза, теряясь в ощущениях.
- Дмитрий Олегович? – тихий мальчишеский голос возвращает меня в реальность. Сам кусаю Кирсанова за язык, вынуждая прекратить поцелуй. Открываю глаза, заглядывая через плечо историка к нему в квартиру.
У него за спиной маячит парнишка, ростом с меня или даже выше. Светлая кожа и широко распахнутые светло-голубые глаза. Темно-русые волосы немного вьются, отсвечивая ржавчиной. Он удивленно смотрит на нас, сжимая в тонких пальцах тетрадь. Невинная овечка прямо. Ну, и что это пугало тут делает?
- Твой любовник? – криво усмехаюсь и, пользуясь тем, что он замешкался, толкаю его в квартиру, проходя следом. Дмитрий Олегович сильнее прижимает меня к себе, не давая вырваться. Боится, что убью этого парнишку? Демонстративно прижимаюсь к Кирсанову, обнимая за шею и щекой потираясь о его плечо. – Мне уйти?
- Максим, все в порядке, - историк оборачивается, при этом успевая поглаживать меня по спине. Успокаивает? Да, блять, знаю я, что это недомерок точно не твой любовник. Слишком он прост. Даже старики интереснее, чем этот упыренок в прикиде рэпера. – Ну, а ты, Ян, - он хитро смотрит на меня, «случайно» перемещая руки мне на задницу. – Остаешься и идешь мыть руки. Заодно и рот прополоскай, алкоголик хренов.
Дмитрий Олегович выпускает меня из объятий, делая шаг назад. Стягиваю с себя кроссовки, намеренно нагнувшись так, чтобы Кирсанову открывался отличный обзор на то место, которое он только что трогал. Недовольно морщусь, низ белых джинсов-дудочек покрыт слоем дорожных брызг:
- Ванная где?
- Там, - подает голос паренек, с нескрываемым интересом разглядывая меня. Он тычет пальцем в последнюю по узкому коридору дверь. Только сейчас догадываюсь осмотреться. К маленьким квартирам я не привык, поэтому сейчас чувствую себя, как посетитель исторического музея, которому позволили посмотреть на останки мумий.
- Ага, - киваю. Демонстративно медленно расстегиваю молнию на черной кожаной куртке, еще медленнее стягиваю ее с плеч, а затем бросаю ее Максиму. Ну, согласитесь, не историку же мне прислуживать. – Повесь.
- Долгов, а ты не обнаглел? – Дмитрий Олегович выдергивает у шокированного моей наглостью паренька куртку и вешает ее на ближайший крючок. Отрицательно качаю головой, направляясь в ванную.
- Ну, и кто этот упырь с тетрадью? – краем черной безрукавки с высоким, как у водолазки, горлом, вытираю лицо. Правда, из-за этого она вся собралась на груди, полностью оголив живот и спину. Ну, да, ничего. Чувствую липкий заинтересованный взгляд у себя в районе пупка. Быстро одергиваю безрукавку, ловя уже насмешливый взгляд историка. – Брат? Комнатосъемщик? Мальчик по вызову?
- Дмитрий Олегович… - парень от обиды поджимает губы, вопросительно и немного затравленно глядя на Кирсанова. Какие мы обидчивые, однако. Другой бы мне съездил по лицу, и всех дел. Или он боится, что за это его Дима по головке не погладит? – Кто он?
- Ян, почему в каждой фразе нужно сказать гадость? – Дмитрий Олегович стоит у плиты, разогревая что-то на сковороде. Подхожу ближе, обнимая за талию и прижимаясь грудью к его спине. – Ты сам представишься или это лучше сделать мне?
- Если не буду хамить, то кто же меня слушать станет, - привстаю на мысочки, губами касаясь его правого уха. Кончиком языка провожу за ухом, тут же отпрыгивая назад и чуть не снося обеденный небольшой стол. Уже ради собственной безопасности сажусь на стул, вытягивая и скрещивая ноги. – Сам представлюсь.
Пока Кирсанов что-то доливает на сковороду, без интереса разглядываю паренька, который под моим взглядом чуть ли не комочком сжался на табурете в другом углу стола, теребя край многострадальной тетради. Облизываю верхнюю губу, криво усмехаясь:
- Ян Долгов. Редкостная сволочь и шлюха, которая сейчас хочет переспать с Дмитрием Олеговичем, - все больше улыбаюсь по мере того, как вытягивается и бледнеет лицо Максимки. И, пусть кто-то попробует сказать, что это не правда. Да я первый раз так откровенен!
- Это что-то новенькое, - историк хмыкает, продолжая колдовать над сковородой. Искоса смотрю на него, пытаясь определить, как сильно его удивили мои слова. – Ты уже и про себя гадости говоришь, Долгов. Это клиника. Может, все же серьезно представишься?
- Так ты сам сказал, что у меня в каждой фразе гадость. Не смог удержаться, - подмигиваю притихшему мальчишке. Он вначале бледнеет, а потом краснеет, пытаясь еще больше вжаться в угол. – Ну, Макс, или как там тебя, ради Димы побуду ровно пять минут порядочным человеком. Зовут меня Ян Долгов. Учусь я на третьем курсе, и вот уже два года как без прогулов хожу на лекции и семинары Дмитрия Олеговича. А с этой пятницы еще и постель с ним делю. В качестве его парня.
- Что? – Максим совсем грустнеет, теперь уже не просто теребя край тетради, а сминая его. Чего это он? В кармане не вовремя начинает вибрировать телефон. Вытаскиваю аппарат из кармана и, глянув на адресата, выключаю трубку, бросая ее на стол. Артем сама пунктуальность. – Вы же говорили…
- Что не встречаюсь с теми, кого учу? – Дима оборачивается, откладывая лопатку в сторону, и проводя руками по своим бокам, вытирает ладони о ткань джинсов. А вот это уже любопытно. Почему я об это не знаю? Вопросительно смотрю на того, кого совсем недавно назвал своим парнем. – Так Ян и не мой ученик. Он, вон, другим учителям экзамен собирается сдавать…
- Трахнет Лаврову или отсосет тому старикану? – а у котенка появились когти. Усмехаюсь, пока не понимаю, что он, в буквальном смысле слова, назвал меня шлюхой. Только рука Кирсанова у меня на плече не позволяет мне встать и двинуть малолетнему упырю, который с явной неприязнью смотрит на меня.
- Максим, язык прикуси, - Дмитрий Олегович снова возвращается к плите, принимаясь греметь посудой. От нечего делать вытаскиваю из карманов белых штанов все, что туда напихал, собираясь впопыхах. На стол ложатся ключи от мотоцикла, а следом – от Майбаха. Краем глаза вижу, что упыренок с интересом смотрит на букву «М». К двум брелокам присоединяется перочинный нож и зажигалка. Улыбаюсь, выуживая две пачки перевязанных резинками денег и ключи от квартиры. Как это все еще из меня не высыпалось по дороге? – Если этот идиот несет чушь, то это еще не причина, чтобы весь его бред повторять.
- Я отличник, - пожимаю плечами, вставая и намереваясь распихать часть своих «сокровищ» по карманам куртки. Обратно в джинсы я это все просто не засуну. Поэтому на столе остаются только деньги и телефон. – И для меня не проблема честно сдать экзамен Ольге Константиновне и Евгению Владимировичу.
- Хвастун, - Дмитрий Олегович ставит передо мной тарелку с жареной картошкой и тушеным мясом. Следом такая же тарелка опускается и перед погрустневшим парнишкой, который периодически косится на деньги. Пытается прикинуть, сколько тут налички? Расслабься, приятель, я и сам не знаю. – Деньги убери, им на столе не место.
- Кто такой Максим? – кое-как запихиваю купюры в карманы. Интересно, с какой мыслью я брал столько много с собой? Судя по толщине, можно еще один мотоцикл купить. – Я представился, теперь его очередь.
- Максим мой ученик, - Дима садится рядом со мной, одну руку кладя мне на колено, а во вторую беря вилку. Улыбаюсь, накрывая его ладонь своею. – Он учится на первом курсе и живет в общежитии, а по воскресениям иногда остается ночевать у меня.
- Репетитор? – улыбаюсь, отправляя первые несколько кусочков картошки в рот. Вкусно. Это при том, что я еще тот привереда, который даже из-за мелочи есть блюдо не станет. – А ночует у тебя с какой радости, общага ведь не далеко от университета?
- За ту общагу надо по десять тысяч в месяц платить, - бормочет упыренок, уже успевший за это время съесть большую часть своей порции. Недоуменно смотрю на него. – А у моей семьи таких денег нет, поэтому я живу в том общежитии, что находится за городом. И когда я до одиннадцати вечера засиживаюсь у Дмитрия Олеговича, то электрички перестают ходить…
- Можешь не продолжать, я понял, - мне становится скучно. Да и грустно от мысли, что Кирсанов будет избегать моментов близости. Ну, и уж если быть абсолютно честным, то не нравится мне, как этот Максим смотрит на историка. – Дим, я тогда поем и пойду.
- Ты куда намылился? – Кирсанов удивленно смотрит на меня, сильнее положенного сжимая мое колено. Морщусь, стараясь казаться бесстрастным. Хотя очень хочется выставить этого ученика за порог и запретить посещать историка.
- По ночной Москве кататься буду, - вкуса еды уже не чувствую. Атмосфера накалилась, и я чувствую, что меня скоро снова выставят за дверь. Причем в этот раз уже окончательно. – У тебя две комнаты. Отсюда логический вывод, что ты спишь в спальне, а он – в гостиной. К себе ты меня не положишь, а с ним в одну постель не лягу уже я. А вариант «спать на коврике» меня не устраивает.
- А ты ревнуешь? – Максим, прищурившись, смотрит на меня. Он уже доел и сейчас его руки скрещены на груди. Упыренок явно доволен тем, что я опять срываюсь на истерику.
- Больно надо, - аппетит пропал. Отодвигаю полупустую тарелку от себя, с ногами забираясь на стул. Обнимаю колени, положив на них подбородок. Что за детский сад я устроил, самому стыдно. Но раз уж начал, то зачем останавливаться?
- Долгов, ты спишь со мной, но при одном условии, - Дима пальцами касается моей ступни. Щекотно и так приятно. Невольно улыбаюсь. Но вот то, что он рискнул мне ставить условия, настораживает. – Посуду моешь ты.
- Ты с посудой долго возишься, - зевает у меня за спиной Максим, зачем-то вернувшийся на кухню, хотя Дмитрий Олегович уже постелил ему диван.
- А может у меня хобби, мыть плошки с кастрюльками? – криво усмехаюсь, чувствуя скользкий взгляд у себя на спине. Водолазку без рукавов я снял, чтобы не забрызгать ее пеной и грязью с посуды. Неприятное ощущение. – Вот и растягиваю удовольствие.
- Это больше похоже на то, что богатенький мальчик не умеет мыть тарелки, - язвит в ответ упыренок. Ну, и пусть бесится с того, что не он делит кровать с Кирсановым. Это уже только мое право. – Что у тебя со спиной?
- Татуировка с инициалами, - отставляю на сушку последнюю тарелку и разворачиваюсь к наглому парнишке, который рискнул посоревноваться со мной в хамстве. Чувствую, как он удивленно смотрит на несколько полос пластыря у меня на левом плече. Прости, сладкий, забыл рассказать, что я безумно обожаю скакать под пулями.
- Это не татуировка, а шрамы! – побледнев, говорит Максим. Не нравится такое количество «украшений»? А вот Дима и Темка оценили. – Зачем ты себе всю спину разукрасил?
- Прикинь, в восемь лет страдал хренью, - подмигиваю, приближаясь к упыренку и кладя руки на его костлявые плечи, скрытые под бесформенной футболкой. – Увлекался шрамированием. Вот и попросил одного знакомого оставить мне эту красоту на память.
- Больной! – Максим испуганно вылетает из кухни. Испугался, кролик. Нефига было тогда меня разглядывать и раздевать. Сам же напросился.
- Ты чего ему сделал? – Дима заглядывает на кухню, заставая меня сидящим на столе и крутящим в руках мобильный телефон. Поднимаю на него взгляд.
- Рассказал, как один нехороший дядя сделал мне двенадцать лет назад татуировку из шрамов с твоими инициалами, - спрыгиваю со стола, вплотную подходя к Кирсанову. Как и несколько часов назад на лестничной клетке, провожу правой ладонью по его груди, кончиками пальцев пробегаю по шее и обхватываю за подбородок, призывая немного наклониться. – А он сбежал…
- Только не говори, что ты не этого добивался, - шепчет мне в губы Дима, холодными ладонями скользя по спине. Вздрагиваю, пытаясь избежать ледяных касаний, прижимаюсь еще плотнее к историку. – Я думал, ты не придешь.
- Я тоже так думал, - языком касаюсь его шеи, опускаясь чуть ниже и вылизывая впадинку между ключицами. Солоноватый вкус, а если подняться чуть ниже, то можно почувствовать, как бешено, колотится у него сердце. Прикрываю глаза, левой рукой забираясь ему под футболку и поглаживая живот. – Но пол-литра коньяка, бутылка низко градусного игристого вина и остатки виски творят чудеса.
Прижимаю его к стене, опускаясь на колени, и, задрав футболку до груди, губами ласкаю кожу вокруг пупка. Руки скользят по бедрам и выше, к ребрам и груди. Кончиком языка провожу влажную дорожку от пупка к поясу джинсов. Тут же дую, заставляя Кирсанова вздрогнуть от новых ощущений:
- Расстегни джинсы, - щекой прижимаюсь к его бедру, одной рукой сжимая член через плотную и грубую ткань штанов, а второй невзначай провожу по икре, щекоча под коленом. Вот теперь мы посмотрим, кто из нас не отдается процессу полностью.
Завороженно наблюдаю, как он, помедлив, расстегивает пуговицу на джинсах. Поощрительно прикусываю кожу на тазовой косточке, которую становится отчетливо видно, стоит Дмитрию Олеговичу втянуть живот. Облизываю его пальцы, мешая расстегивать молнию. Собственные джинсы больно врезаются в пах и натирают колени. Но и это отходит на задний план, стоит язычку молнии со свистом опуститься, открывая кусок темной ткани плавок.
- Руки убери, - получается немного грубо, но я уже не в том состоянии, чтобы думать об интонациях. К тому же, я не сторонник ласковых и сюсюкающихся фраз, от которых хочется пойти в туалет и проблеваться. – К стене прижми, я сам…
Провожу языком по открывшемуся треугольничку плавок, чувствуя твердый орган под ними. Хитро усмехаюсь, не прерывая ласк языком, стягиваю чужие джинсы с бедер к коленям, тут же хлопая историка по рукам. Я сделаю все сам.
- Долгов… - Дмитрий Олегович немного сгибает ноги в коленях, ногтями царапая обои то ли на кухне, то ли уже в коридоре. В его квартире я ориентируюсь еще плохо. – Тормоз…
- Мне остановиться? – легко прикусываю ткань на поясе плавок, пальцами помогая себе стянуть их немного вниз, так, чтобы стало видно член и яички. Чуть наклоняюсь, вместо налитого и подрагивающего от возбуждения пениса проводя языком по поджавшимся яичкам. Вбираю поочередно оба в рот, вырывая тихие стоны. Кирсанов кусает ладонь, чтобы не застонать в голос. – Или действовать быстрее?
Губами обхватываю головку члена, кончиком языка размазывая выступившие капельки прозрачной смазки по кругу. Обвожу осторожно уздечку, когда Дмитрий Олегович зарывается второй ладонью в мои волосы, требуя чего-то большего, чем неспешные ласки, которыми я его только дразню, разжигая интерес.
Руками глажу его по ногам, поднимаясь к паху, осторожно сжимаю пенис у основания. Шире раскрываю рот, колечком складывая губы и насаживаясь на член до середины. Останавливаюсь, привыкая к ощущениям. Языком очерчиваю ствол, запоминая расположение вен и его твердость. Соскальзываю с члена, облизывая его по всей длине и снова возвращаясь к головке. Расслабленным языком касаюсь мочеиспускательного канала, рукой поглаживая яички, чтобы заставить Дмитрия Олеговича еще быстрее потерять контроль над собой. Сжимаю мошонку в ладони, указательным и безымянным пальцами поглаживая промежность – чувствительное местечко между яичками и анусом.
Слюна стекает по подбородку, капая мне на живот. Недовольно мычу, плотно обхватывая член Кирсанова губами. Он сильнее прижимает меня к своему паху, заставляя практически до основания вобрать пенис в рот. Несильно дергаю его за яички, второй рукой сжимая его бедро и отталкивая от себя:
- Я сказал, чтобы ты убрал руки! – недовольно смотрю на него. Голос хриплый и дрожит от возбуждения. Пользуясь заминкой, расстегиваю собственные джинсы, но не более. Ласкать сам себя я не буду. – Еще раз так сделаешь, откушу кое-что важное.
Дую на головку, заставляя его дернуться. Усмехнувшись, закрываю глаза и полностью заглатываю член, не переставая ласкать его языком. Ладонью попеременно сжимаю то яички, то ласкаю промежность. Свободной рукой снова сжимаю бедро историка, не давая ему сползти по стене дальше вниз.
- Ян… - его член напрягся, а бедра сжались. Невольно улыбаюсь, увеличивая скорость движения и помогая себе рукой. Его руки снова ложатся мне на голову, но я уже не обращаю на это внимания, то полностью вбирая пенис в рот, то выпуская его и вылизывая, лаская рукой. – Не надо…
- Что не надо? – дразня, задеваю колечко ануса и даже немного надавливаю. Высунув язык, второй рукой прижимаю его член к его животу, веду мокрую дорожку от яичек к самой головке, чередуя поцелуи с вылизыванием. В последней момент успеваю обхватить головку губами, делая несколько быстрых глотков, не давая сперме вытечь изо рта.
- Не стоило глотать, - Дмитрий Олегович растерянно натягивает на себя плавки и джинсы. Он явно не ожидал, что минет я ему буду делать прямо на кухне. Впрочем, для меня это тоже неожиданность. Но уж очень хотелось позлить этого упыренка и заявить свои права на Кирсанова. – Беру свои слова про твою технику назад.
- Ты рано расслабился, - с трудом встаю с колен, которые ноют от непривычно долгого стояния на них. Поворачиваюсь к нему спиной и делаю шаг назад, упираясь прямо в него. Закидываю правую руку за голову, обнимая Диму за шею. Левой рукой нахожу его руку, и кладу себе на бедро, постепенно передвигая на свой член, который уже умоляет, чтобы на него обратили внимание. Задницей прижимаюсь к его паху, делая несколько непристойных движений бедрами. – Ты же ведь хочешь меня?
- Хочу, - чужие губы касаются моего уха, заставляя дрожать от умелых прикосновений. Дмитрий Олегович проводит правой ладонью по моей груди, указательным пальцем поочередно обводя соски, вынуждая меня еще сильнее прижиматься к нему. – Но в кровати.
@темы: ориджинал, nc-17,, нц-17,, Мы будем драться, чтобы жить