Милый, пушистый и неуклюжий^^
Автор: -Dino_Cavallone-
Фандом: ориджинал.
Рейтинг: NC-21.
Тип: слеш.
Пейринг: Дима/Ян.
Жанр: детектив, романс, философия, повседневность.
Размер: макси.
Статус: в процессе.
Саммари: В восемь лет я впервые побывал в костлявых лапах Смерти. В семнадцать лет решил отомстить тем, кто маленькому мне устроил тот Ад. Ничто не мешало мне убивать одну марионетку за другой до тех пор, пока по случайному стечению обстоятельств я не поцеловал собственного учителя истории. Вот тут и начались проблемы...
О героях можно прочесть тут: информация и внешность главных героев.
Chapter 1. Враг, словно призрак без лица.
Все в этом мире не постоянно. Одна эпоха приходит на смену другой. Античность, Средневековье, Эпоха Возрождения, Новое Время. Одна цивилизация сменяет другую. Греция, Македония, Римская Империя. Все, рано или поздно, приходит в упадок. И почему за всю тысячелетнюю историю людям еще не надоело создавать что-то новое, зная, что оно не вечно? Зачем мы, воя от бессилия в школе, стараясь заучить все эти имена и фамилии, создаем еще больше трудностей будущим поколениям, оставляя после себя в истории еще больше действующих лиц?
- Ян, - отрываю взгляд от кристально чистого листа конспекта, глядя на окликнувшую меня впереди сидящую девушку. Кажется, зовут ее Света, ну, или что-то созвучное. Миловидная шатенка с ярко-голубыми глазами. Ничего так, но если оценивать, то я не дал бы ей и пяти из десяти возможных баллов. – Ты что сегодня делаешь?
- Дай подумать, - иронично протягиваю я. Раздражает и бесит. Что больше? Не знаю. Но ведь знает, что я отказываю всем, кто меня куда-либо зовет. Но, видя выражения глаз той или иной красотули и этот гребанный лучик надежды в них, меня клинит. Сразу появляется желание издеваться. – До трех часов я учусь, с трех до четырех часов – добираюсь домой, с четырех до шести – учу лекции, - с трудом сдерживаюсь, чтобы не рассмеяться. Девушка, закусив губу, с нетерпением ждет ответа. Забавная, она каждую пару сидит передо мной и еще не выучила, что я всем отказываю? Или верит в то, что она такая особенная. Плевать. – С шести до семи часов вечера я ем, потом полчаса смотрю новости по телевизору, затем душ, тоже на полчаса. С восьми до десяти – валяюсь в кровати, личное время, знаешь ли…
- Долгов! – Света качает головой, явно не довольная моим поведением. Она все также спокойна, даже не обиделась на мое пренебрежение. Странно, другие уже убегали в слезах. – Еще раз повторяю свой вопрос, чем ты занят сегодня вечером?
- Я уже сказал, - недовольно пожимаю плечами. Не понимаю, чего ей от меня надо, раз не на свидание зовет. Или таким ходом пытается привлечь мое внимание? Не прокатит. Я уже давно ни с кем не встречаюсь. – Учусь я вечером, понимаешь?
- Ну, тогда, думаю, что тебе не трудно будет объяснить мне экономику? – она бросает на меня взгляд из под челки. Совсем сдурела напрашиваться ко мне домой? Я даже обалдел от такой наглости. Лишь удивленно смотрел на нее. – Поможешь?
- Нет, - ухмыляюсь. Уж что-что, а я не тот человек, кто занимается благотворительностью. Мне вообще на нее пофиг. Вот, к примеру, я даже в Макдональдсе не буду покупать картофель фри лишь потому, что на него действует акция: «Подари детям жизнь». Надо им, так пусть сами и собирают. – Не по адресу, с этим к Хаматовой иди, а я – не Мать Тереза.
- Бесчувственный ты, - вздыхает девушка и отворачивается. Я же снова принимаюсь гипнотизировать взглядом клетчатый лист в блочной тетради. Кто я такой, чтобы говорить людям такое? Да, никто, по сути. Такой же представитель молодежи, как и они. Но с той лишь разницей, что в отличие от них я знаю с детства, с пяти лет, что такое запах пороха и смерти. Я знаю цену жизни, а они - нет. Поэтому мне плевать на всех, я сам по себе. Ян Долгов, избалованный деньгами богатого папочки - таким меня считают все. Заносчивый, самовлюбленный, эгоистичный, нелюдимый, язвительный - это все я.
Да, вот с этим я уже согласен. И при всем при этом девушки не дают мне прохода. Интересно, почему все они, без исключения, любят плохих мальчиков?
- Долгов, - медленно поднимаю взгляд на доцента кафедры истории. Дмитрий Олегович Кирсанов. Он единственный, чье имя я запомнил. Красивый, даже по моим меркам. Вот уж с кем я мог бы посоревноваться в популярности у девчонок. На его лекции ходят все: и парни, и девушки. Смотрю на него, ожидая, чего ему понадобилось. - Здесь?
- А как вы думаете, Дмитрий Олегович? - усмехаюсь, ловя взгляд серых глаз. Он какое-то время изучает мое лицо, после чего рисует галочку в своем журнале. За два года, что Кирсанов читает лекции на нашем потоке, он все также спокойно реагирует на все мои выпады. Кажется, что его вообще невозможно вывести из равновесия. - Вы же знаете, как я вас люблю.
- Договоришься ведь, Ян, - Дмитрий Олегович лишь улыбается, продолжая по фамильно опрашивать присутствующих студентов. Это скучно, я снова изучаю лист тетради, изредка бросая взгляд на лектора.
Высокий, правда, сейчас этого не видно, так как он сидит. Сегодня на нем обычные серые джинсы и синий джемпер, из под которого торчит ворот небрежно застегнутой рубашки. Длинные до плеч черные волосы собраны в высокий конский хвост, лишь на лоб спадает несколько удлиненных, но не достающих до хвоста прядей. Среди них есть одна седая, она самая длинная из всех и моя самая любимая. Не знаю почему, но мне всегда было интересно, почему он ее не закрасит или не отстрижет. Да и как-то она не вязалась с его обликом. На вид ему не больше двадцати пяти, откуда в таком возрасте седина?
- Ян, разрешаю тебе меня сфотографировать и поставить на заставку телефона, - Дмитрий Олегович пристально смотрит на меня. На его губах ироничная улыбка. - А то у меня такое ощущение, что еще немного, и вы меня взглядом раздевать начнете.
- Вот только на заставку? - притворно обижаюсь я, скрещивая руки на груди. Задумчиво скольжу взглядом по нему, нет, на заставку телефона еще рано. - Вынужден вас разочаровать, но я по девчонкам сохну. Я вас, конечно, люблю... Но как учителя, - ухмыляюсь и нарываюсь на то, чтобы остаться в кабинете после пары.
***
12 лет назад. Полигон.
Зима. Ветер завывает в трубах допотопных деревянных домов, в которых пришлось обосноваться семьям военных. Старые, уже давно не топившиеся печи, в трубах которых уже несколько поколений птиц успешно вили свои гнезда, плохо спасали от январской вьюги. Казалось, что вот-вот, еще немного, и шквальный ветер сдует часть крыши, а следом, и сам дом.
- Мама, почему так холодно? – темноволосый загорелый мальчик ежится, еще больше закутываясь в овчинный тулуп, который принес с работы отец. – Почему нам дали такое отвратительное жилье? Почему не могли дать дом такой же, какой был в прошлый раз?
- Ян, ты задаешь слишком много вопросов, на которые у твоей мамы нет ответов, - стройная женщина устало смотрит на сына, откладывая в сторону ухват и закрывая заслонку печи. Она и сама не знает, почему в этот раз их послали в такие жуткие природные условия. Утешало только одно, мужу за это должны были хорошо заплатить. Присев рядом с сыном на край бревенчатой скамьи, она обняла его, прижимая к себе. – Хочешь, мы можем с тобой что-нибудь почитать.
- Не хочу, - отрицательно качает головой маленький Ян, прижимаясь к матери и сжимая тонкими ручонками ее теплую руку. Непонятно отчего, но ему страшно. Как будто вот-вот произойдет что-то страшное. Он слишком мал, чтобы анализировать эти факты, поэтому льнет к матери, как к твердыне, которая всегда сможет его защитить. – Где папа? Почему он не возвращается? Уже поздно…
- Маленький мой, - женщина целует ребенка в лоб, чувствуя, как он дрожит. Главное, чтобы не заболел. А все остальное они переживут. Тепло улыбнувшись, она посмотрела в зеленые глаза сына, - папа скоро вернется. Он починит ракету и вернется, а потом будет рассказывать тебе, как его помощник-лоботряс не смог правильно прикрутить гайку.
- Мне страшно, - тихо шепчет мальчик, еще крепче сжимая мамину руку. Мать лишь вновь целует его в лоб, отстраняясь и начиная спешно накрывать на стол. Ей так легче. Она всегда так делает, когда начинает волноваться за мужа. – Ян, помоги, пожалуйста. Принеси из погреба картофель.
- Конечно, - мальчик быстро стягивает с себя тулуп и бежит к люку в полу. Все, что нужно, чтобы попасть в погреб, это поднять крышку в полу. А затем просто спуститься по трем дощатым ступенькам вниз. Дернув чугунную ручку на себя, Ян со скрипом открыл люк, собираясь уже спуститься в погреб, когда, прерывая свист ветра, раздался звук выстрела и, всего лишь на секунду, темное небо озарила золотистая вспышка. Испуганно оглянувшись, ребенок взглянул на побледневшую мать. – Что это?
- Наверное, проверяют работоспособность орудия, - запинаясь, отвечает женщина. Плохое предчувствие сжимает ее сердце. Пятясь к сыну, она обнимает его за плечи, подталкивая к погребу. Там безопасно. – Давай вместе поищем картофель?
- Мама, ты уверена? – встревоженно спрашивает Ян, беспрекословно спускаясь в погреб. Он никогда не видел маму такой встревоженной, и ему было страшно. И даже уже ее руки, лежащие на его плечах, не могли заставить его чувствовать себя в безопасности. – Мама?
- Тише, милый, тише, - шепчет женщина, закрывая крышку люка над их головами и зажигая тусклый свет. Она знала, что рано или поздно, это должно было произойти: муж предупреждал ее об этом. А потому, каждый раз принимая дом, он осматривал его на наличие подземных помещений и учил жену пользоваться потайными ходами. – С нами все будет хорошо. Ты не мог бы нажать вот на ту банку в стене, которую я никогда не разрешала тебе трогать?
- Ого, вот это да! – забыв о недавнем выстреле, восхищенно выдыхает Ян, смотря, как стена с всякими соленьями отползает в сторону, открывая его взору черную шахту, конец которой таял в темноте. – А почему вы с папой мне этого не показывали?
- Солнышко, я тебе потом все расскажу, хорошо? – мама подтолкнула сына к темному проходу, ступая на спасительную тропу следом за ним. Толстая стена закрыла путь отступления, едва не прищемив подол юбки. – Давай, иди вперед. Я буду двигаться за тобой, придерживая тебя за плечо. Хорошо, милый?
- Да, мама, - мальчик кивнул, расставляя ручки в стороны и начиная двигаться на ощупь вперед, пальцами касаясь мерзлой земли. Было страшно, особенно из-за того, что впереди была лишь тьма. – А долгом нам идти?
- Не долго, - Ян по голосу почувствовал, что мама улыбнулась. Если мама улыбается, то с ними точно все будет в порядке. Теперь он, уже ничего не боясь, двигался вперед. Дух приключений полностью захватил его.
- Мама, впереди свет! – обрадованно воскликнул Ян, замирая. Ему казалось, что они шли целую вечность. И теперь, когда он смог разглядеть конец пути, его сердце радостно забилось. От яркого света в конце тоннеля защипало глаза. Зажмурившись, мальчик снова почувствовал руку матери, которая подталкивала его вперед.
Теперь двигаться было куда легче, свет в конце пути освещал каждую неровность под ногами. Ян побежал, когда в конце тоннеля стало можно разглядеть белую поляну, сплошь укутанную снегом. Выбежав из пещеры, мальчик оглянулся назад и испуганно вскрикнул. Весь небосвод, некогда черный, теперь полыхал всеми оттенками красного и оранжевого цветов. Полигон горел, и на фоне страшного заката можно было разглядеть черные точки вертолетов, которые кружили над пепелищем.
Мать бросилась к сыну, испуганно глядя туда, где прожектора вертолетов что-то выискивали в огне. К ее горлу подступил комок: вся жизнь рушилась на глазах. Она знала, чем занимался ее муж, но всегда верила в лучшее. Верила, что трагедия минует их семью. Но теперь, когда от главы семейства, вероятней всего, остался лишь пепел, женщина не знала, что делать. Положив руки на плечи ребенка, мать прижала его к себе, боясь потерять и его. Холод, царивший на улице, волновал ее сейчас меньше всего. Ни она, ни сын не чувствовали пронизывающего до костей ветра.
- Долго же вы шли, - тишину поляны нарушил чей-то холодный, лишенный всяких эмоций голос. Ян испуганно оглянулся, ища его обладателя. На дальнем краю поляны, там, где начинались деревья, стояла черная фигура. Она медленно приближалась. Вскоре можно было услышать скрип снега под ногами приближающегося мужчины. Правой рукой мужчина сжимал ствол пистолета, а левую руку держал в кармане. – Я уже думал, что вас либо завалило, либо вы горите заживо в том пепелище на горизонте. Но, видимо, Бог услышал мои мольбы, и вы живы.
- Кто вы? – Ян вздрогнул, услышав тревогу в голосе матери. Обернувшись к ней, он смог разглядеть, как ее взгляд хаотично бегает по поляне, ища что-то. Каждый раз, когда они переезжали с одного полигона на другой, муж всегда придирчиво осматривал черный ход и пригонял к его выходу черный внедорожник, способный проехать по снегу, так и по пустыни. Сейчас поляна была пуста: не было видно даже колеи, оставленной шинами, если бы автомобиль кто-то отогнал. – Что вам нужно?
- Зачем тебе мое имя? – подошедший к ним мужчина усмехнулся. Его улыбка была настолько жуткой, что Ян вскрикнул и упал на снег. Незнакомец перевел на него взгляд. Таких жутких глаз мальчик не видел никогда: один глаз был покрыт какой-то пеленой, и в нем не было зрачка (только через несколько лет мальчик узнает, что так выглядят глаза у слепых людей). Второй глаз был карий, но в нем было столько злости и ненависти, что по телу мальчика побежали мурашки. – Ребенок? Жаль, но мне придется убить и его. Но, так и быть, я буду добр, и пристрелю его первым, чтобы не мучился.
- Кто вы? – мальчик почувствовал слезы в голосе матери. Яну очень хотелось задрать голову и посмотреть на маму, чтобы убедиться, что ему это послышалось, и все не так уж и страшно. Но, взгляд мужчины приковывал его к месту, ребенок боялся отвернуться и даже шелохнуться. Неужели все так плохо? Он слышал такую тревогу в голосе мамы лишь раз, когда отец ей по телефону сообщал о смерти его старшего брата, которого Ян так никогда и не увидел. В бессилии он сжал в кулаке горсть снега и кинул его в мужчину, стараясь попасть в лицо. Мальчик в ужасе переводил взгляд со своей цели на свою руку, на которой остались крупинки быстро тающего снега.
- Ах, ты, сучонок! – облаченный во все черное мужчина ударил ребенка в грудь, оставляя на светлом джемпере грязный отпечаток подошвы армейского сапога. Их убийца разъяренно смотрел на смельчака. Казалось, ему доставляет удовольствие издеваться над слабыми. Мальчик проехался по снегу, испуганно зажмурившись. Ян боялся, что за первым ударом последует и второй, и третий. И сил, чтобы защитить маму и себя, у него нет. А ведь он должен спасти мать. – Хотел пристрелить тебя раньше, чтобы ты не мучился, но…
- Кто вы? – мать упала на колени, содрогаясь всем телом. Неужели она сама вывела сына из одной смертельной ловушки в другую? Она была бессильна. Их противник, хоть он и был один, был вооружен. Черный ствол пистолета блестел, освещенный пламенем небосклона. Она хаотично соображала, что можно сделать, чтобы сохранить жизнь хотя бы сыну. Только сейчас она поняла, какой была дурой, когда отказалась брать уроки самообороны и стрельбы из пистолета у своего мужа. – Зачем вам убивать нас?
- Приказ, - пожал плечами мужчина, наслаждаясь испугом матери и ее сына. Наведя дуло пистолета на ребенка, он ему подмигнул, после чего нажал на курок. На секунду и мальчик, и женщина поверили в то, что убийца передумал. Но звук выстрела разорвал тишину, эхом разносясь по тайге. Красные капли окрасили снег в алый цвет. Ян громко заорал, зажимая простреленную ногу. Пуля прошла на вылет, что еще больше усиливало и боль, и кровотечение, чем, если бы был один прострел.– Прости, сынок. Это, чтобы ты не рыпался, когда я буду расстреливать твою мать.
- Ч-что? – Ян уже не кричал, а шипел. Боль пронзила все тело и никак не желала проходить. Однако страх за мать был куда сильнее, он смог ненадолго притупить ноющую боль в ноге. Если бы он мог быть чуть-чуть сильнее, то смог бы встать, подобно герою боевика, и закрыть женщину собой. Но, все, что он мог сейчас, это смотреть на то, как убийца медленно приближается к его маме, наводя на нее пистолет. – Не трогайте ее!
- Еще одно слово, и я прострелю тебе язык! – теперь мужчина был зол. Он развернулся обратно к мальчику, который при всем своем желании не смог бы ничего сделать. Но его бесило то, что кто-то оказался настолько силен духом, что, не смотря на свою беспомощность, все равно стремился помешать ему. Дуло пистолета снова было наведено на ребенка. Только теперь незнакомец целился в голову мальчика. Глаза мужчины налились кровью, и он сам весь как-то побагровел от ярости. – Чем больше ты будешь молчать, тем дольше будешь жить!
Ян зажмурился, ожидая каждую долю секунды услышать выстрел. Но его не было, отчаявшись ждать, мальчик приоткрыл один глаз, затем другой, глядя на смотрящего сквозь него убийцу. Тот смотрел на кого-то или на что-то позади него. И рука с пистолетом дрожала, словно его хозяин увидел привидение, как минимум.
- Кто дал тебе право решать? – еще один голос. Из пещеры. Ян, превозмогая боль и страх, оглянулся назад. У входа в пещеру стоял парень, его лицо скрывал капюшон и тень от свода пещеры. На нем была темно-синяя куртка и коричневые штаны, к поясу которых были прикреплены два массивных кинжала. Чуть выше колена на обеих ногах была закреплена кобура. На левой руке парня был бинт, центр которого уже успел окраситься в красный цвет от раны под повязкой.
- Тебя же уже должны были убить! – мужчина быстро перевел дуло пистолета с ребенка на вновь прибывшего гостя, выстреливая без предупреждения. Теперь его уже не интересовали ни женщина, ни ее отпрыск. Противник, что пришел после них, был куда опаснее. И его требовалось ликвидировать. А потом можно убить и предыдущих гостей, уже ставших свидетелями не только пожара на полигоне, но и убийства. Парень уклонился, быстро перемещаясь в пространстве, будто не его ноги увязали в снегу.
Ян восхищенно смотрел на юношу, пытаясь перебороть свой страх того, что пуля все же попадет в того, кто стал призрачной надеждой на спасение. Оказавшись у убийцы за спиной, их спаситель ловко резанул чем-то острым по его горлу. Мужчина захрипел, пытаясь свободной рукой зажать рану на горле. Кровь сквозь его пальцы фонтаном лилась на снег, а вместе с алой жидкостью жизнь покидала тело.
- Как видишь, отделался простреленной рукой, - юноша оттолкнул от себя труп мужчины, брезгливо вытирая окровавленное лезвие одного из кинжалов о снег и возвращая его на место. На его губах играла улыбка превосходства. Он победно оглядел поляну, замечая сгорбившуюся на коленях женщину и восьмилетнего мальчишку, у ног которого растекалась лужа крови. Чертыхнувшись, парень бросился к распластавшемуся на снегу ребенку, зажимая рану на его ноге левой рукой. – Потерпи, маленький.
- Что все это значит? – голос женщины дрожал. Она подняла взгляд: ее лицо было белым, почти таким же, как снег у нее под ногами. Глаза были красными, а слезинки застыли на лишенных крови щеках. Взвизгнув, она бросилась к сыну, прижимая его к себе и пытаясь оттянуть его от юноши, который свободной рукой рвал низ брюк ее чада, чтобы осмотреть рану.
Их спаситель замер, ловя взгляд женщины. Ян не знал, что они разглядели в глазах друг друга, но мать как-то быстро успокоилась, перестав тянуть его на себя и позволяя юноше кинжалом распороть его штаны и осмотреть сквозное ранение. Мальчик плотно сжал зубы, чтобы не издать ни звука и выглядеть храбрым. Таким же, как и сам незнакомец, что спас ему и маме жизнь.
- На базу напали. Ваш муж жив, но, боюсь, что очнется не скоро. Ваш сын – герой! – парень улыбнулся. Только сейчас Ян смог разглядеть, что лицо юноши скрывает черная маска, какие носят на маскараде. Но его глаза мальчик обязательно запомнит на всю жизнь. Цвет расплавленного серебра, с зеленоватыми крупицами у самой дужки зрачка. Такого цвета не бывает у людей. Во всяком случае, он никогда не видел за те девять не полных лет, что жил на свете. Вытащив из кармана целый чистый бинт, парень принялся перевязывать ногу ребенка, шепча какие-то ласковые слова мальчику. Только Яну казалось, что этими нежностями юноша, скорее, пытается успокоить себя, нежели его.
- Это я вижу и без вас, - холодно проговорила мать, требуя больше конкретики. Слава Богу, муж жив! Но, она обязана знать и то, что ожидает их в дальнейшем. И уж тем более, кем является этот странный парень, который, не моргнув, у нее на глазах перерезал горло человеку, а теперь дрожащими руками пытается перебинтовать ногу ее сыну. Убивает, но при этом боится крови. – Вы мне лучше расскажите, кто был это мужчина, и кто вы?
- Он наемник, хотя мы и из одной организации, - нехотя проговорил спаситель. Встав и подхватив ребенка на руки, он посмотрел на мать. Ян практически тут же прикрыл глаза, проваливаясь в обморок. Потрясение и боль окончательно обессилили его. Юноша тем временем сделал несколько шагов в сторону леса, туда, где совсем недавно стоял несостоявшийся убийца. Обернувшись, парень внимательно посмотрел на мать. – Вставайте, я отведу вас к внедорожнику. Уезжайте отсюда как можно быстрее, скоро здесь будет нечем дышать.
- Что значит «из одной организации»? – нахмурилась женщина, вставая и следуя за спасшим их юношей. От него исходило что-то такое, отчего становилось абсолютно спокойно на душе. Он не был похож на того, кто в следующий момент попытается расстрелять их. Но в голове не укладывалось, как их спаситель и убийца могут работать на одну структуру. Они же совсем разные!
- Его наняла та же организация, в составе которой нахожусь и я. Моим приказом было уничтожить базу, на которой работал ваш муж. Его приказ был страшнее. Он должен был уничтожить все семьи военных, чьи мужья и жены знали об эксперименте. Но этот ублюдок решил похоронить и меня там же, - парень ускорил шаг, пробираясь к замаскированному среди деревьев внедорожнику. Женщина вскрикнула, узнавая в черном автомобиле тот, что каждый раз при переезде показывал ей муж. Открыв заднюю дверь, юноша сгрузил мальчика на мягкое сидение, разворачивая его к себе спиной. – Вы можете меня, как любить, так и ненавидеть. Но в мои планы не входило уничтожение людей, поверьте.
- Я уничтожу тебя! – тихо прошептал Ян, сжимая рукав куртки парня и не давая ему отойти от машины. Юноша вздрогнул. Он совсем не ожидал, что ребенок так скоро придет в себя и услышит обрывок их разговора. Обернувшись к нему, мальчик сосредоточенно посмотрел на то ли спасателя, то ли жестокого убийцу. – Покажи свое лицо, чтобы я смог тебя запомнить и найти.
- Через двенадцать лет я сам тебя найду, - также тихо отозвался юноша. Последним, что почувствовал Ян, проваливаясь в новый обморок, было острое холодное лезвие, резанувшее его по спине в районе лопаток.
***
- Ну, и чем ты объяснишь свое поведение? - Дмитрий Олегович стирает с доски схему Бородинского сражения, которую рисовал половину урока, наглядно объясняя нам, кто и где стоял. Каждое сражение он так красочно рассказывал и описывал, словно сам был там! Вот поэтому я и запомнил его сразу. - За два года, Ян, уже можно было понять, что твои выходки на меня не действуют.
- А вы решили, что я для вас стараюсь? - приторно-сладко тяну я, бессовестно усаживаясь на стол первой парты. Еще одна причина, по которой он мне нравится - все, чтобы я ни сказал ему, останется только между нами. Он единственный, кто воспринимает меня серьезно. - Ошиблись вы, Дмитрий Олегович. Я на публику работаю.
- Вот публике и объясняй это, Долгов, - абсолютно спокойно произносит он, без интереса скользнув по мне взглядом. Как бы я ни старался, он никогда не ведется на мои провокации. Даже обидно, что мы с ним только флиртуем. Если бы не одно «но», я бы точно захотел его, как минимум, поцеловать. Но данное четыре года назад обещание не позволяет сделать этого. На условность «учитель-ученик» мне вообще плевать, за пределами дверей вуза она стирается. - А меня прекрати поедать взглядом каждую пару. Ты только скажи, и я приму любую позу из твоих фантазий. Сфотографируй меня и дрочи, на здоровье, себе дома.
- Даже если я попрошу вас встать раком и засунуть себе в задницу указку? - снова хожу по краю лезвия, балансируя на грани. При других обстоятельствах я бы обязательно перешел с ним условность "учитель-ученик", но, не в этой жизни. Хищно улыбаюсь, бросая на него хитрый взгляд. Не смотрит, словно и во все забыл, что я тут перед ним распинаюсь. - Это так, для общего развития моей фантазии.
- Так ты попробуй, попроси, - он смеется, садясь на стул и скрещивая руки на груди. Интересно, а что будет, если я действительно попрошу его это сделать? Собираюсь уже открыть рот, чтобы, и правда, предложить это сделать, но во время прикусываю язык. Не хочу, чтобы и он во мне разочаровался.
- Вынужден вас разочаровать, - медленно тяну каждое слово, заметив в его взгляде заинтересованность. Хитро улыбаюсь, хотя сердце сжимается от боли и воспоминаний. Но меня так и тянет проверить одну вещь, его реакцию. - Но мое сердце отдано другому...
- И кому же, Ян? - его голос звучит праздно, словно я собрался сообщить ему прогноз погоды. Неужели вы не удручены и расстроены? Нет, в его взгляде только усталость. Даже удивления нет. Словно это нормально, когда парень влюблен в парня.
- Ему, - я быстро спрыгиваю с парты, поворачиваясь к Кирсанову спиной и задирая свою рубашку, демонстрирую ему загорелую спину. Чувствую, что он в замешательстве. Разумеется, не каждый день вам двадцатилетний парень будет показывать изуродованную шрамами спину.
Слышу шорох шагов за спиной. Готов поспорить, он встал, чтобы одернуть мою футболку. Только не проще ли было попросить об этом? Дмитрий Олегович стоит совсем близко, протягивает руку и касается верхнего шрама на моей лопатке. Я удивлен. Не многие решались трогать эти борозды на моем теле. По нему проходит дрожь, у Дмитрия Олеговича такие холодные пальцы, словно это не его ладонь, а кинжал из моего детства. Его указательный палец плавно очерчивает английскую букву "D", затем переходят ко второму шраму, который из множества мелких образует букву того же алфавита "О". Последний шрам - это не завершенный круг, напоминающий латинскую "C". "DOC". Эту метку мне оставил тот парень двенадцать лет назад. Я так и не смог разгадать значения этих букв.
- Код? - удивленно произносит Дмитрий Олегович, почему-то не отдергивая руку, а продолжая держать ладонь на моей пояснице. - Где же ты "E" потерял?
- Что? - я пораженно смотрю на него через плечо. Мало того, что он слово задом наперед прочитал, так ему еще один шрам подавай! Не много ли хотите?!
- В английском языке слово "код" пишется с буквой "Е" на конце, - Кирсанов еще раз обводит пальцем каждую букву, лишь только после этого убрав руку. Я резко разворачиваюсь, надеясь найти на его лице отвращение или что-то подобное. Но, нет. Он улыбается. - Так что за код? На имя это не тянет.
- Это не Код, а Док! - я одергиваю футболку, все еще чувствуя прикосновение то ли лезвия кинжала, то ли его ледяных рук к своей спине. - И это прозвище.
- Вот как? - Дмитрий Олегович снова садится на стул, принимаясь за проверку чьих-то самостоятельных работ. Пару раз я даже помогал ему с этим. И сейчас бы помог, если бы через час мне не нужно было быть в другом месте. - А не будешь потом жалеть о своем шрамировании?
- Нет, я же сказал. Я его люблю, - спокойно говорю я, хотя слово "ненавижу" тоже тянет добавить. Когда-то я, и правда, его ненавидел, но сейчас...
- Не верю я тебе, Долгов, - вздыхает лектор, делая красную пометку на клетчатом листочке. Чего это он? Ему же шрамы вроде понравились. Неужели ревнует? Тогда почему за все время нашего знакомства он ни разу не намекнул даже, что мальчиков любит? Впрочем, это уже у меня крыша едет.
- Вы ревнуете? - я нагло сажусь на его стол. Вот этим я уже перегибаю палку, так далеко я еще ни разу не заходил.
- Ян, это ты у нас по мальчикам, а не я, - отстраненно говорит он. И вот почему мне сейчас неловко? Он потревожил мои воспоминания? Да, я вспомнил нож и его сильные руки. Док меня тогда долго нес до внедорожника. Или причина в том, что я стесняюсь своей любовной ненависти к спасшему меня юноше? Пожалуй, мне стыдно от того, что я вынужден обсуждать одного дорогого мне человека, со вторым, не менее важным для меня человеком. Мне хочется выглядеть в глазах Дмитрия Олеговича недоступным, а не тем, чье сердце уже кто-то покорил. - Катись, давай!
Фандом: ориджинал.
Рейтинг: NC-21.
Тип: слеш.
Пейринг: Дима/Ян.
Жанр: детектив, романс, философия, повседневность.
Размер: макси.
Статус: в процессе.
Саммари: В восемь лет я впервые побывал в костлявых лапах Смерти. В семнадцать лет решил отомстить тем, кто маленькому мне устроил тот Ад. Ничто не мешало мне убивать одну марионетку за другой до тех пор, пока по случайному стечению обстоятельств я не поцеловал собственного учителя истории. Вот тут и начались проблемы...
О героях можно прочесть тут: информация и внешность главных героев.
Chapter 1. Враг, словно призрак без лица.
Мы будем драться, чтобы жить
За тех, кто первым был убит,
Враг словно призрак без лица,
Мы будем драться до конца.
Ария «Машина Смерти».
За тех, кто первым был убит,
Враг словно призрак без лица,
Мы будем драться до конца.
Ария «Машина Смерти».
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.
Глава 1. Враг словно призрак без лица.
Все в этом мире не постоянно. Одна эпоха приходит на смену другой. Античность, Средневековье, Эпоха Возрождения, Новое Время. Одна цивилизация сменяет другую. Греция, Македония, Римская Империя. Все, рано или поздно, приходит в упадок. И почему за всю тысячелетнюю историю людям еще не надоело создавать что-то новое, зная, что оно не вечно? Зачем мы, воя от бессилия в школе, стараясь заучить все эти имена и фамилии, создаем еще больше трудностей будущим поколениям, оставляя после себя в истории еще больше действующих лиц?
- Ян, - отрываю взгляд от кристально чистого листа конспекта, глядя на окликнувшую меня впереди сидящую девушку. Кажется, зовут ее Света, ну, или что-то созвучное. Миловидная шатенка с ярко-голубыми глазами. Ничего так, но если оценивать, то я не дал бы ей и пяти из десяти возможных баллов. – Ты что сегодня делаешь?
- Дай подумать, - иронично протягиваю я. Раздражает и бесит. Что больше? Не знаю. Но ведь знает, что я отказываю всем, кто меня куда-либо зовет. Но, видя выражения глаз той или иной красотули и этот гребанный лучик надежды в них, меня клинит. Сразу появляется желание издеваться. – До трех часов я учусь, с трех до четырех часов – добираюсь домой, с четырех до шести – учу лекции, - с трудом сдерживаюсь, чтобы не рассмеяться. Девушка, закусив губу, с нетерпением ждет ответа. Забавная, она каждую пару сидит передо мной и еще не выучила, что я всем отказываю? Или верит в то, что она такая особенная. Плевать. – С шести до семи часов вечера я ем, потом полчаса смотрю новости по телевизору, затем душ, тоже на полчаса. С восьми до десяти – валяюсь в кровати, личное время, знаешь ли…
- Долгов! – Света качает головой, явно не довольная моим поведением. Она все также спокойна, даже не обиделась на мое пренебрежение. Странно, другие уже убегали в слезах. – Еще раз повторяю свой вопрос, чем ты занят сегодня вечером?
- Я уже сказал, - недовольно пожимаю плечами. Не понимаю, чего ей от меня надо, раз не на свидание зовет. Или таким ходом пытается привлечь мое внимание? Не прокатит. Я уже давно ни с кем не встречаюсь. – Учусь я вечером, понимаешь?
- Ну, тогда, думаю, что тебе не трудно будет объяснить мне экономику? – она бросает на меня взгляд из под челки. Совсем сдурела напрашиваться ко мне домой? Я даже обалдел от такой наглости. Лишь удивленно смотрел на нее. – Поможешь?
- Нет, - ухмыляюсь. Уж что-что, а я не тот человек, кто занимается благотворительностью. Мне вообще на нее пофиг. Вот, к примеру, я даже в Макдональдсе не буду покупать картофель фри лишь потому, что на него действует акция: «Подари детям жизнь». Надо им, так пусть сами и собирают. – Не по адресу, с этим к Хаматовой иди, а я – не Мать Тереза.
- Бесчувственный ты, - вздыхает девушка и отворачивается. Я же снова принимаюсь гипнотизировать взглядом клетчатый лист в блочной тетради. Кто я такой, чтобы говорить людям такое? Да, никто, по сути. Такой же представитель молодежи, как и они. Но с той лишь разницей, что в отличие от них я знаю с детства, с пяти лет, что такое запах пороха и смерти. Я знаю цену жизни, а они - нет. Поэтому мне плевать на всех, я сам по себе. Ян Долгов, избалованный деньгами богатого папочки - таким меня считают все. Заносчивый, самовлюбленный, эгоистичный, нелюдимый, язвительный - это все я.
Да, вот с этим я уже согласен. И при всем при этом девушки не дают мне прохода. Интересно, почему все они, без исключения, любят плохих мальчиков?
- Долгов, - медленно поднимаю взгляд на доцента кафедры истории. Дмитрий Олегович Кирсанов. Он единственный, чье имя я запомнил. Красивый, даже по моим меркам. Вот уж с кем я мог бы посоревноваться в популярности у девчонок. На его лекции ходят все: и парни, и девушки. Смотрю на него, ожидая, чего ему понадобилось. - Здесь?
- А как вы думаете, Дмитрий Олегович? - усмехаюсь, ловя взгляд серых глаз. Он какое-то время изучает мое лицо, после чего рисует галочку в своем журнале. За два года, что Кирсанов читает лекции на нашем потоке, он все также спокойно реагирует на все мои выпады. Кажется, что его вообще невозможно вывести из равновесия. - Вы же знаете, как я вас люблю.
- Договоришься ведь, Ян, - Дмитрий Олегович лишь улыбается, продолжая по фамильно опрашивать присутствующих студентов. Это скучно, я снова изучаю лист тетради, изредка бросая взгляд на лектора.
Высокий, правда, сейчас этого не видно, так как он сидит. Сегодня на нем обычные серые джинсы и синий джемпер, из под которого торчит ворот небрежно застегнутой рубашки. Длинные до плеч черные волосы собраны в высокий конский хвост, лишь на лоб спадает несколько удлиненных, но не достающих до хвоста прядей. Среди них есть одна седая, она самая длинная из всех и моя самая любимая. Не знаю почему, но мне всегда было интересно, почему он ее не закрасит или не отстрижет. Да и как-то она не вязалась с его обликом. На вид ему не больше двадцати пяти, откуда в таком возрасте седина?
- Ян, разрешаю тебе меня сфотографировать и поставить на заставку телефона, - Дмитрий Олегович пристально смотрит на меня. На его губах ироничная улыбка. - А то у меня такое ощущение, что еще немного, и вы меня взглядом раздевать начнете.
- Вот только на заставку? - притворно обижаюсь я, скрещивая руки на груди. Задумчиво скольжу взглядом по нему, нет, на заставку телефона еще рано. - Вынужден вас разочаровать, но я по девчонкам сохну. Я вас, конечно, люблю... Но как учителя, - ухмыляюсь и нарываюсь на то, чтобы остаться в кабинете после пары.
***
12 лет назад. Полигон.
Зима. Ветер завывает в трубах допотопных деревянных домов, в которых пришлось обосноваться семьям военных. Старые, уже давно не топившиеся печи, в трубах которых уже несколько поколений птиц успешно вили свои гнезда, плохо спасали от январской вьюги. Казалось, что вот-вот, еще немного, и шквальный ветер сдует часть крыши, а следом, и сам дом.
- Мама, почему так холодно? – темноволосый загорелый мальчик ежится, еще больше закутываясь в овчинный тулуп, который принес с работы отец. – Почему нам дали такое отвратительное жилье? Почему не могли дать дом такой же, какой был в прошлый раз?
- Ян, ты задаешь слишком много вопросов, на которые у твоей мамы нет ответов, - стройная женщина устало смотрит на сына, откладывая в сторону ухват и закрывая заслонку печи. Она и сама не знает, почему в этот раз их послали в такие жуткие природные условия. Утешало только одно, мужу за это должны были хорошо заплатить. Присев рядом с сыном на край бревенчатой скамьи, она обняла его, прижимая к себе. – Хочешь, мы можем с тобой что-нибудь почитать.
- Не хочу, - отрицательно качает головой маленький Ян, прижимаясь к матери и сжимая тонкими ручонками ее теплую руку. Непонятно отчего, но ему страшно. Как будто вот-вот произойдет что-то страшное. Он слишком мал, чтобы анализировать эти факты, поэтому льнет к матери, как к твердыне, которая всегда сможет его защитить. – Где папа? Почему он не возвращается? Уже поздно…
- Маленький мой, - женщина целует ребенка в лоб, чувствуя, как он дрожит. Главное, чтобы не заболел. А все остальное они переживут. Тепло улыбнувшись, она посмотрела в зеленые глаза сына, - папа скоро вернется. Он починит ракету и вернется, а потом будет рассказывать тебе, как его помощник-лоботряс не смог правильно прикрутить гайку.
- Мне страшно, - тихо шепчет мальчик, еще крепче сжимая мамину руку. Мать лишь вновь целует его в лоб, отстраняясь и начиная спешно накрывать на стол. Ей так легче. Она всегда так делает, когда начинает волноваться за мужа. – Ян, помоги, пожалуйста. Принеси из погреба картофель.
- Конечно, - мальчик быстро стягивает с себя тулуп и бежит к люку в полу. Все, что нужно, чтобы попасть в погреб, это поднять крышку в полу. А затем просто спуститься по трем дощатым ступенькам вниз. Дернув чугунную ручку на себя, Ян со скрипом открыл люк, собираясь уже спуститься в погреб, когда, прерывая свист ветра, раздался звук выстрела и, всего лишь на секунду, темное небо озарила золотистая вспышка. Испуганно оглянувшись, ребенок взглянул на побледневшую мать. – Что это?
- Наверное, проверяют работоспособность орудия, - запинаясь, отвечает женщина. Плохое предчувствие сжимает ее сердце. Пятясь к сыну, она обнимает его за плечи, подталкивая к погребу. Там безопасно. – Давай вместе поищем картофель?
- Мама, ты уверена? – встревоженно спрашивает Ян, беспрекословно спускаясь в погреб. Он никогда не видел маму такой встревоженной, и ему было страшно. И даже уже ее руки, лежащие на его плечах, не могли заставить его чувствовать себя в безопасности. – Мама?
- Тише, милый, тише, - шепчет женщина, закрывая крышку люка над их головами и зажигая тусклый свет. Она знала, что рано или поздно, это должно было произойти: муж предупреждал ее об этом. А потому, каждый раз принимая дом, он осматривал его на наличие подземных помещений и учил жену пользоваться потайными ходами. – С нами все будет хорошо. Ты не мог бы нажать вот на ту банку в стене, которую я никогда не разрешала тебе трогать?
- Ого, вот это да! – забыв о недавнем выстреле, восхищенно выдыхает Ян, смотря, как стена с всякими соленьями отползает в сторону, открывая его взору черную шахту, конец которой таял в темноте. – А почему вы с папой мне этого не показывали?
- Солнышко, я тебе потом все расскажу, хорошо? – мама подтолкнула сына к темному проходу, ступая на спасительную тропу следом за ним. Толстая стена закрыла путь отступления, едва не прищемив подол юбки. – Давай, иди вперед. Я буду двигаться за тобой, придерживая тебя за плечо. Хорошо, милый?
- Да, мама, - мальчик кивнул, расставляя ручки в стороны и начиная двигаться на ощупь вперед, пальцами касаясь мерзлой земли. Было страшно, особенно из-за того, что впереди была лишь тьма. – А долгом нам идти?
- Не долго, - Ян по голосу почувствовал, что мама улыбнулась. Если мама улыбается, то с ними точно все будет в порядке. Теперь он, уже ничего не боясь, двигался вперед. Дух приключений полностью захватил его.
- Мама, впереди свет! – обрадованно воскликнул Ян, замирая. Ему казалось, что они шли целую вечность. И теперь, когда он смог разглядеть конец пути, его сердце радостно забилось. От яркого света в конце тоннеля защипало глаза. Зажмурившись, мальчик снова почувствовал руку матери, которая подталкивала его вперед.
Теперь двигаться было куда легче, свет в конце пути освещал каждую неровность под ногами. Ян побежал, когда в конце тоннеля стало можно разглядеть белую поляну, сплошь укутанную снегом. Выбежав из пещеры, мальчик оглянулся назад и испуганно вскрикнул. Весь небосвод, некогда черный, теперь полыхал всеми оттенками красного и оранжевого цветов. Полигон горел, и на фоне страшного заката можно было разглядеть черные точки вертолетов, которые кружили над пепелищем.
Мать бросилась к сыну, испуганно глядя туда, где прожектора вертолетов что-то выискивали в огне. К ее горлу подступил комок: вся жизнь рушилась на глазах. Она знала, чем занимался ее муж, но всегда верила в лучшее. Верила, что трагедия минует их семью. Но теперь, когда от главы семейства, вероятней всего, остался лишь пепел, женщина не знала, что делать. Положив руки на плечи ребенка, мать прижала его к себе, боясь потерять и его. Холод, царивший на улице, волновал ее сейчас меньше всего. Ни она, ни сын не чувствовали пронизывающего до костей ветра.
- Долго же вы шли, - тишину поляны нарушил чей-то холодный, лишенный всяких эмоций голос. Ян испуганно оглянулся, ища его обладателя. На дальнем краю поляны, там, где начинались деревья, стояла черная фигура. Она медленно приближалась. Вскоре можно было услышать скрип снега под ногами приближающегося мужчины. Правой рукой мужчина сжимал ствол пистолета, а левую руку держал в кармане. – Я уже думал, что вас либо завалило, либо вы горите заживо в том пепелище на горизонте. Но, видимо, Бог услышал мои мольбы, и вы живы.
- Кто вы? – Ян вздрогнул, услышав тревогу в голосе матери. Обернувшись к ней, он смог разглядеть, как ее взгляд хаотично бегает по поляне, ища что-то. Каждый раз, когда они переезжали с одного полигона на другой, муж всегда придирчиво осматривал черный ход и пригонял к его выходу черный внедорожник, способный проехать по снегу, так и по пустыни. Сейчас поляна была пуста: не было видно даже колеи, оставленной шинами, если бы автомобиль кто-то отогнал. – Что вам нужно?
- Зачем тебе мое имя? – подошедший к ним мужчина усмехнулся. Его улыбка была настолько жуткой, что Ян вскрикнул и упал на снег. Незнакомец перевел на него взгляд. Таких жутких глаз мальчик не видел никогда: один глаз был покрыт какой-то пеленой, и в нем не было зрачка (только через несколько лет мальчик узнает, что так выглядят глаза у слепых людей). Второй глаз был карий, но в нем было столько злости и ненависти, что по телу мальчика побежали мурашки. – Ребенок? Жаль, но мне придется убить и его. Но, так и быть, я буду добр, и пристрелю его первым, чтобы не мучился.
- Кто вы? – мальчик почувствовал слезы в голосе матери. Яну очень хотелось задрать голову и посмотреть на маму, чтобы убедиться, что ему это послышалось, и все не так уж и страшно. Но, взгляд мужчины приковывал его к месту, ребенок боялся отвернуться и даже шелохнуться. Неужели все так плохо? Он слышал такую тревогу в голосе мамы лишь раз, когда отец ей по телефону сообщал о смерти его старшего брата, которого Ян так никогда и не увидел. В бессилии он сжал в кулаке горсть снега и кинул его в мужчину, стараясь попасть в лицо. Мальчик в ужасе переводил взгляд со своей цели на свою руку, на которой остались крупинки быстро тающего снега.
- Ах, ты, сучонок! – облаченный во все черное мужчина ударил ребенка в грудь, оставляя на светлом джемпере грязный отпечаток подошвы армейского сапога. Их убийца разъяренно смотрел на смельчака. Казалось, ему доставляет удовольствие издеваться над слабыми. Мальчик проехался по снегу, испуганно зажмурившись. Ян боялся, что за первым ударом последует и второй, и третий. И сил, чтобы защитить маму и себя, у него нет. А ведь он должен спасти мать. – Хотел пристрелить тебя раньше, чтобы ты не мучился, но…
- Кто вы? – мать упала на колени, содрогаясь всем телом. Неужели она сама вывела сына из одной смертельной ловушки в другую? Она была бессильна. Их противник, хоть он и был один, был вооружен. Черный ствол пистолета блестел, освещенный пламенем небосклона. Она хаотично соображала, что можно сделать, чтобы сохранить жизнь хотя бы сыну. Только сейчас она поняла, какой была дурой, когда отказалась брать уроки самообороны и стрельбы из пистолета у своего мужа. – Зачем вам убивать нас?
- Приказ, - пожал плечами мужчина, наслаждаясь испугом матери и ее сына. Наведя дуло пистолета на ребенка, он ему подмигнул, после чего нажал на курок. На секунду и мальчик, и женщина поверили в то, что убийца передумал. Но звук выстрела разорвал тишину, эхом разносясь по тайге. Красные капли окрасили снег в алый цвет. Ян громко заорал, зажимая простреленную ногу. Пуля прошла на вылет, что еще больше усиливало и боль, и кровотечение, чем, если бы был один прострел.– Прости, сынок. Это, чтобы ты не рыпался, когда я буду расстреливать твою мать.
- Ч-что? – Ян уже не кричал, а шипел. Боль пронзила все тело и никак не желала проходить. Однако страх за мать был куда сильнее, он смог ненадолго притупить ноющую боль в ноге. Если бы он мог быть чуть-чуть сильнее, то смог бы встать, подобно герою боевика, и закрыть женщину собой. Но, все, что он мог сейчас, это смотреть на то, как убийца медленно приближается к его маме, наводя на нее пистолет. – Не трогайте ее!
- Еще одно слово, и я прострелю тебе язык! – теперь мужчина был зол. Он развернулся обратно к мальчику, который при всем своем желании не смог бы ничего сделать. Но его бесило то, что кто-то оказался настолько силен духом, что, не смотря на свою беспомощность, все равно стремился помешать ему. Дуло пистолета снова было наведено на ребенка. Только теперь незнакомец целился в голову мальчика. Глаза мужчины налились кровью, и он сам весь как-то побагровел от ярости. – Чем больше ты будешь молчать, тем дольше будешь жить!
Ян зажмурился, ожидая каждую долю секунды услышать выстрел. Но его не было, отчаявшись ждать, мальчик приоткрыл один глаз, затем другой, глядя на смотрящего сквозь него убийцу. Тот смотрел на кого-то или на что-то позади него. И рука с пистолетом дрожала, словно его хозяин увидел привидение, как минимум.
- Кто дал тебе право решать? – еще один голос. Из пещеры. Ян, превозмогая боль и страх, оглянулся назад. У входа в пещеру стоял парень, его лицо скрывал капюшон и тень от свода пещеры. На нем была темно-синяя куртка и коричневые штаны, к поясу которых были прикреплены два массивных кинжала. Чуть выше колена на обеих ногах была закреплена кобура. На левой руке парня был бинт, центр которого уже успел окраситься в красный цвет от раны под повязкой.
- Тебя же уже должны были убить! – мужчина быстро перевел дуло пистолета с ребенка на вновь прибывшего гостя, выстреливая без предупреждения. Теперь его уже не интересовали ни женщина, ни ее отпрыск. Противник, что пришел после них, был куда опаснее. И его требовалось ликвидировать. А потом можно убить и предыдущих гостей, уже ставших свидетелями не только пожара на полигоне, но и убийства. Парень уклонился, быстро перемещаясь в пространстве, будто не его ноги увязали в снегу.
Ян восхищенно смотрел на юношу, пытаясь перебороть свой страх того, что пуля все же попадет в того, кто стал призрачной надеждой на спасение. Оказавшись у убийцы за спиной, их спаситель ловко резанул чем-то острым по его горлу. Мужчина захрипел, пытаясь свободной рукой зажать рану на горле. Кровь сквозь его пальцы фонтаном лилась на снег, а вместе с алой жидкостью жизнь покидала тело.
- Как видишь, отделался простреленной рукой, - юноша оттолкнул от себя труп мужчины, брезгливо вытирая окровавленное лезвие одного из кинжалов о снег и возвращая его на место. На его губах играла улыбка превосходства. Он победно оглядел поляну, замечая сгорбившуюся на коленях женщину и восьмилетнего мальчишку, у ног которого растекалась лужа крови. Чертыхнувшись, парень бросился к распластавшемуся на снегу ребенку, зажимая рану на его ноге левой рукой. – Потерпи, маленький.
- Что все это значит? – голос женщины дрожал. Она подняла взгляд: ее лицо было белым, почти таким же, как снег у нее под ногами. Глаза были красными, а слезинки застыли на лишенных крови щеках. Взвизгнув, она бросилась к сыну, прижимая его к себе и пытаясь оттянуть его от юноши, который свободной рукой рвал низ брюк ее чада, чтобы осмотреть рану.
Их спаситель замер, ловя взгляд женщины. Ян не знал, что они разглядели в глазах друг друга, но мать как-то быстро успокоилась, перестав тянуть его на себя и позволяя юноше кинжалом распороть его штаны и осмотреть сквозное ранение. Мальчик плотно сжал зубы, чтобы не издать ни звука и выглядеть храбрым. Таким же, как и сам незнакомец, что спас ему и маме жизнь.
- На базу напали. Ваш муж жив, но, боюсь, что очнется не скоро. Ваш сын – герой! – парень улыбнулся. Только сейчас Ян смог разглядеть, что лицо юноши скрывает черная маска, какие носят на маскараде. Но его глаза мальчик обязательно запомнит на всю жизнь. Цвет расплавленного серебра, с зеленоватыми крупицами у самой дужки зрачка. Такого цвета не бывает у людей. Во всяком случае, он никогда не видел за те девять не полных лет, что жил на свете. Вытащив из кармана целый чистый бинт, парень принялся перевязывать ногу ребенка, шепча какие-то ласковые слова мальчику. Только Яну казалось, что этими нежностями юноша, скорее, пытается успокоить себя, нежели его.
- Это я вижу и без вас, - холодно проговорила мать, требуя больше конкретики. Слава Богу, муж жив! Но, она обязана знать и то, что ожидает их в дальнейшем. И уж тем более, кем является этот странный парень, который, не моргнув, у нее на глазах перерезал горло человеку, а теперь дрожащими руками пытается перебинтовать ногу ее сыну. Убивает, но при этом боится крови. – Вы мне лучше расскажите, кто был это мужчина, и кто вы?
- Он наемник, хотя мы и из одной организации, - нехотя проговорил спаситель. Встав и подхватив ребенка на руки, он посмотрел на мать. Ян практически тут же прикрыл глаза, проваливаясь в обморок. Потрясение и боль окончательно обессилили его. Юноша тем временем сделал несколько шагов в сторону леса, туда, где совсем недавно стоял несостоявшийся убийца. Обернувшись, парень внимательно посмотрел на мать. – Вставайте, я отведу вас к внедорожнику. Уезжайте отсюда как можно быстрее, скоро здесь будет нечем дышать.
- Что значит «из одной организации»? – нахмурилась женщина, вставая и следуя за спасшим их юношей. От него исходило что-то такое, отчего становилось абсолютно спокойно на душе. Он не был похож на того, кто в следующий момент попытается расстрелять их. Но в голове не укладывалось, как их спаситель и убийца могут работать на одну структуру. Они же совсем разные!
- Его наняла та же организация, в составе которой нахожусь и я. Моим приказом было уничтожить базу, на которой работал ваш муж. Его приказ был страшнее. Он должен был уничтожить все семьи военных, чьи мужья и жены знали об эксперименте. Но этот ублюдок решил похоронить и меня там же, - парень ускорил шаг, пробираясь к замаскированному среди деревьев внедорожнику. Женщина вскрикнула, узнавая в черном автомобиле тот, что каждый раз при переезде показывал ей муж. Открыв заднюю дверь, юноша сгрузил мальчика на мягкое сидение, разворачивая его к себе спиной. – Вы можете меня, как любить, так и ненавидеть. Но в мои планы не входило уничтожение людей, поверьте.
- Я уничтожу тебя! – тихо прошептал Ян, сжимая рукав куртки парня и не давая ему отойти от машины. Юноша вздрогнул. Он совсем не ожидал, что ребенок так скоро придет в себя и услышит обрывок их разговора. Обернувшись к нему, мальчик сосредоточенно посмотрел на то ли спасателя, то ли жестокого убийцу. – Покажи свое лицо, чтобы я смог тебя запомнить и найти.
- Через двенадцать лет я сам тебя найду, - также тихо отозвался юноша. Последним, что почувствовал Ян, проваливаясь в новый обморок, было острое холодное лезвие, резанувшее его по спине в районе лопаток.
***
- Ну, и чем ты объяснишь свое поведение? - Дмитрий Олегович стирает с доски схему Бородинского сражения, которую рисовал половину урока, наглядно объясняя нам, кто и где стоял. Каждое сражение он так красочно рассказывал и описывал, словно сам был там! Вот поэтому я и запомнил его сразу. - За два года, Ян, уже можно было понять, что твои выходки на меня не действуют.
- А вы решили, что я для вас стараюсь? - приторно-сладко тяну я, бессовестно усаживаясь на стол первой парты. Еще одна причина, по которой он мне нравится - все, чтобы я ни сказал ему, останется только между нами. Он единственный, кто воспринимает меня серьезно. - Ошиблись вы, Дмитрий Олегович. Я на публику работаю.
- Вот публике и объясняй это, Долгов, - абсолютно спокойно произносит он, без интереса скользнув по мне взглядом. Как бы я ни старался, он никогда не ведется на мои провокации. Даже обидно, что мы с ним только флиртуем. Если бы не одно «но», я бы точно захотел его, как минимум, поцеловать. Но данное четыре года назад обещание не позволяет сделать этого. На условность «учитель-ученик» мне вообще плевать, за пределами дверей вуза она стирается. - А меня прекрати поедать взглядом каждую пару. Ты только скажи, и я приму любую позу из твоих фантазий. Сфотографируй меня и дрочи, на здоровье, себе дома.
- Даже если я попрошу вас встать раком и засунуть себе в задницу указку? - снова хожу по краю лезвия, балансируя на грани. При других обстоятельствах я бы обязательно перешел с ним условность "учитель-ученик", но, не в этой жизни. Хищно улыбаюсь, бросая на него хитрый взгляд. Не смотрит, словно и во все забыл, что я тут перед ним распинаюсь. - Это так, для общего развития моей фантазии.
- Так ты попробуй, попроси, - он смеется, садясь на стул и скрещивая руки на груди. Интересно, а что будет, если я действительно попрошу его это сделать? Собираюсь уже открыть рот, чтобы, и правда, предложить это сделать, но во время прикусываю язык. Не хочу, чтобы и он во мне разочаровался.
- Вынужден вас разочаровать, - медленно тяну каждое слово, заметив в его взгляде заинтересованность. Хитро улыбаюсь, хотя сердце сжимается от боли и воспоминаний. Но меня так и тянет проверить одну вещь, его реакцию. - Но мое сердце отдано другому...
- И кому же, Ян? - его голос звучит праздно, словно я собрался сообщить ему прогноз погоды. Неужели вы не удручены и расстроены? Нет, в его взгляде только усталость. Даже удивления нет. Словно это нормально, когда парень влюблен в парня.
- Ему, - я быстро спрыгиваю с парты, поворачиваясь к Кирсанову спиной и задирая свою рубашку, демонстрирую ему загорелую спину. Чувствую, что он в замешательстве. Разумеется, не каждый день вам двадцатилетний парень будет показывать изуродованную шрамами спину.
Слышу шорох шагов за спиной. Готов поспорить, он встал, чтобы одернуть мою футболку. Только не проще ли было попросить об этом? Дмитрий Олегович стоит совсем близко, протягивает руку и касается верхнего шрама на моей лопатке. Я удивлен. Не многие решались трогать эти борозды на моем теле. По нему проходит дрожь, у Дмитрия Олеговича такие холодные пальцы, словно это не его ладонь, а кинжал из моего детства. Его указательный палец плавно очерчивает английскую букву "D", затем переходят ко второму шраму, который из множества мелких образует букву того же алфавита "О". Последний шрам - это не завершенный круг, напоминающий латинскую "C". "DOC". Эту метку мне оставил тот парень двенадцать лет назад. Я так и не смог разгадать значения этих букв.
- Код? - удивленно произносит Дмитрий Олегович, почему-то не отдергивая руку, а продолжая держать ладонь на моей пояснице. - Где же ты "E" потерял?
- Что? - я пораженно смотрю на него через плечо. Мало того, что он слово задом наперед прочитал, так ему еще один шрам подавай! Не много ли хотите?!
- В английском языке слово "код" пишется с буквой "Е" на конце, - Кирсанов еще раз обводит пальцем каждую букву, лишь только после этого убрав руку. Я резко разворачиваюсь, надеясь найти на его лице отвращение или что-то подобное. Но, нет. Он улыбается. - Так что за код? На имя это не тянет.
- Это не Код, а Док! - я одергиваю футболку, все еще чувствуя прикосновение то ли лезвия кинжала, то ли его ледяных рук к своей спине. - И это прозвище.
- Вот как? - Дмитрий Олегович снова садится на стул, принимаясь за проверку чьих-то самостоятельных работ. Пару раз я даже помогал ему с этим. И сейчас бы помог, если бы через час мне не нужно было быть в другом месте. - А не будешь потом жалеть о своем шрамировании?
- Нет, я же сказал. Я его люблю, - спокойно говорю я, хотя слово "ненавижу" тоже тянет добавить. Когда-то я, и правда, его ненавидел, но сейчас...
- Не верю я тебе, Долгов, - вздыхает лектор, делая красную пометку на клетчатом листочке. Чего это он? Ему же шрамы вроде понравились. Неужели ревнует? Тогда почему за все время нашего знакомства он ни разу не намекнул даже, что мальчиков любит? Впрочем, это уже у меня крыша едет.
- Вы ревнуете? - я нагло сажусь на его стол. Вот этим я уже перегибаю палку, так далеко я еще ни разу не заходил.
- Ян, это ты у нас по мальчикам, а не я, - отстраненно говорит он. И вот почему мне сейчас неловко? Он потревожил мои воспоминания? Да, я вспомнил нож и его сильные руки. Док меня тогда долго нес до внедорожника. Или причина в том, что я стесняюсь своей любовной ненависти к спасшему меня юноше? Пожалуй, мне стыдно от того, что я вынужден обсуждать одного дорогого мне человека, со вторым, не менее важным для меня человеком. Мне хочется выглядеть в глазах Дмитрия Олеговича недоступным, а не тем, чье сердце уже кто-то покорил. - Катись, давай!