Милый, пушистый и неуклюжий^^
Автор: -Dino_Cavallone-
Фандом: ориджинал.
Рейтинг: NC-21.
Тип: слеш.
Пейринг: Дима/Ян.
Жанр: детектив, романс, философия, повседневность.
Размер: макси.
Статус: в процессе.
Саммари: В восемь лет я впервые побывал в костлявых лапах Смерти. В семнадцать лет решил отомстить тем, кто маленькому мне устроил тот Ад. Ничто не мешало мне убивать одну марионетку за другой до тех пор, пока по случайному стечению обстоятельств я не поцеловал собственного учителя истории. Вот тут и начались проблемы...
О героях можно прочесть тут: информация и внешность главных героев.
Chapter 1. Враг, словно призрак без лица.
Chapter 2. Дотянуться до звезды
Глава 2. Дотянуться до звезды.
Часы показывают половину четвертого. Я не опоздал, даже пришел раньше, чем нужно. Ничего, зато есть время осмотреться и решить, как буду действовать, когда увижу того, кого искал столько лет. Медленно натягиваю на себя черные хлопковые брюки и заправляю в них красную рубашку – форма официанта в ресторане, в который я устроился работать вчера. Аккуратно закатываю рукава, чтобы не мешались, когда я буду разносить заказы клиентам ресторана. Оглядываюсь и нахожу почти незаметную видеокамеру, подмигиваю охране, которая, возможно, смотрит запись, и встаю так, чтобы меня не было видно.
Присев на корточки, вытаскиваю из своей сумки небольшую прозрачную ампулу и осторожно, чтобы не разбить, прикрепляю миниатюрную стеклянную пробирку к внутренней стороне ладони. Проверяю, надежно ли она закреплена прозрачными и почти незаметными резинками, которые натянуты на моих пальцах. Смотрю на внешнюю сторону ладони и недовольно морщусь – такое ощущение, что вся моя левая рука около пальцев покрыта шрамами. Так выглядят крепежи резинок. До сих пор не могу привыкнуть, что они так выглядят.
Быстро застегиваю сумку и прячу ее в шкаф. Закрываю его на ключ и сую железную вещицу себе в карман. Все, теперь я полностью готов к работе. Осталось только мельком глянуть в зеркало. Короткие темно-русые волосы в творческом беспорядке торчат вверх, в левом ухе серьга в виде креста, на котором когда-то распяли Иисуса. Две тонкие полосы бровей, словно кто-то окунул палец в чернила и провел два ровных росчерка. Серо-зеленые глаза, обрамлены длинными густыми ресницами, из-за которых мне завидуют все девушки и из-за которых я готов удавиться – каждый день слушать поросячий визг это хуже, чем гореть на всех кострах Ада сразу. Самый обычный нос, с небольшой горбинкой в середине – я его ломал, а вправить кость было некому. Под правым глазом на щеке две маленькие родинки – между ними тонкий шрам. Это я в десять лет решил попробовать научиться обращаться с оружием, холодным. Тонкие губы и подбородок с небольшой ямочкой. Так и не понял, почему все девчонки, да и некоторые парни, считают меня красивым. Я даже не самый высокий – всего сто семьдесят шесть сантиметров, хоть телосложение и спортивное, но на фоне других ребят, на нашем потоке, я теряюсь.
Нажимаю на ручку двери и выхожу в коридор, пересекаю его и попадаю в зал. Пол большого зала покрыт ламинатом темно-коричневого цвета. Он дешевле, чем паркет и покрывать его лаком не надо. Стены украшены коричневыми панелями и бежевыми навесами. Потолок так же выложен деревянными блоками. На окнах – темно-коричневые жалюзи. Столики и стулья тоже темно-коричневые; сиденья и спинки стульев и скатерти на столах – кофейного цвета. В центре каждого столика стоит вазочка с пятью оранжевыми кленовыми листочками. Окидываю взглядом зал и вздыхаю – бегать придется много.
Время летит незаметно. Когда снова смотрю на часы, они показывают половину седьмого. Ноги, привычные к постоянным нагрузкам, почти не болят, хотя ступни после трех часов постоянной ходьбы все же немного ломит. Теперь уже внимательно оглядываю зал и замечаю того человека, ради которого я затеял весь этот маскарад. Он сидит, развалившись на стуле, и листает меню, периодически качая головой. Он толстый и с трудом помещается на стуле – такого трудно не заметить. На нем черный деловой костюм, светло-желтая рубашка и темно-синий галстук. Время от времени он берет в руку салфетку и протирает лысину, которая и после этих манипуляций все равно продолжает блестеть. А вот лицом он чем-то похож на растолстевшего Брюса Уиллиса.
Напротив него, ко мне спиной, сидит мужчина. На нем обычные выцветшие джинсы синего цвета и клубный черный пиджак, рукава которого засучены почти до локтя. Больше ничего разглядеть не получается – а жаль. Я никак не ожидал, что с ним кто-то будет. Задача осложняется. Придется действовать по наитию. Киваю официантке, которая уже собралась идти к ним и принимать заказ, и иду сам. Это не мой столик, но девушка просто не может отказать мне.
- Добрый вечер, - улыбаясь, обращаюсь к мужчинам, при этом глядя лишь на интересующего меня толстяка. Тот поднимает на меня тяжелый взгляд и, оценивающе скользнув им по мне, расплылся в улыбке. С трудом сдерживаюсь, притворяясь дурачком, который не замечает, как его раздевают взглядом. Теперь я, кажется, понимаю, что чувствует мой преподаватель по истории. Все также мило улыбаясь, интересуюсь у мужчин. – Что будете заказывать?
- Запечённую в красном вине курицу, - толстяк тычет пальцем в фотографию блюда, оставляя на картинке маслянистый отпечаток. Морщусь, но мужчина на меня даже не смотрит. Он поглощен куда более приятным занятием. Когда он вновь смотрит на меня, я, как ни в чем не бывало, улыбаюсь. – Затем салат из креветок в оливковом соусе и суп картофельный «Парментье». Олежек, а ты что будешь?
Оборачиваюсь к его спутнику и вздрагиваю. Напротив растолстевшего Брюса Уиллиса сидит Дмитрий Олегович. В отличие от меня, он не выглядит изумленным. Хотя, у него уже было время справиться со своим удивлением: я уже пять минут стою у их столика, и Кирсанову прекрасно видно мое лицо. Нерешительно улыбаюсь.
Дмитрий Олегович откидывается на спинку стула и скрещивает руки на груди. Его взгляд замирает у меня на груди, после чего, улыбнувшись, он произносит. – Кролика в горчичном соусе и на этом все, Паша.
Я вздрагиваю и только потом вспоминаю, что у меня на рубашке висит нашивка «Павел». Благодарно улыбаюсь и уже собираюсь уйти, когда замечаю, что Кирсанов положил руки на стол, а их тут же накрыл своими потными ладонями толстяк. Невольно оборачиваюсь, убеждаясь, что это мне не показалось. Да, сидят они, похожие на влюбленных голубков. Меня передергивает. Быстрым шагом иду через зал в сторону кухни, чтобы продиктовать заказ поварам.
Машинально двигаюсь от столика к столику, собирая пустые тарелки и бокалы у своих клиентов. Стараюсь при этом не смотреть на столик толстяка и Дмитрия Олеговича. Почему-то мне обидно до глубины души. Чувствую, что кто-то пристально смотрит мне в спину, оборачиваюсь, натыкаясь взглядом на грустный взгляд Кирсанова. Замечаю, как резко он выдергивает руки из захвата толстяка и вытирает их о колени своих джинсов.
Невольная улыбка появилась на лице. А вместе с тем и план, как действовать дальше. Подхватив поднос с барной стойки, я осторожно донес четыре блюда до их столика. В сравнении с тремя блюдами толстяка, кролик выглядел миниатюрным. Хотя это и считалось в ресторане самым большим и дорогим блюдом. Улыбнувшись, желаю всем: «Приятного аппетита», и уже собираюсь уходить, когда чувствую, что толстяк схватил меня за руку. Бросаю на него взгляд через плечо.
- Молодой человек, - он томно смотрит на меня. Интересно, насколько он богат, что еще никто не сказал ему, что его похотливые глазки совсем не возбуждают. Делаю заинтересованное лицо и смотрю на него. – Позволите заказать для Вас коктейль. Вот этот рыженький напиток будет красиво смотреться с вашими зелеными глазами…
Ловлю на себе удивленный взгляд учителя. Тот склоняет голову на бок и пытается разглядеть цвет моих глаз. Неужели не замечал никогда? Поворачиваюсь к нему, ловлю его взгляд, и мне хочется испариться. Дмитрий Олегович прожигает меня взглядом. Ежусь, снова глядя на толстяка.
- Вынужден отказаться, - ласково улыбаюсь. Ставлю на соседний свободный стол поднос и, пользуясь моментом неожиданности, целую Дмитрия Олеговича. Чувствую, что он хочет что-то сказать и приоткрывает губы, чем я и пользуюсь, проскальзывая ему в рот языком.
Боковым зрением вижу, что толстяк прифигел. Отлично, это то, что нужно. Вытягиваю руку, ту, к которой прикреплена ампула с ядом. Сжимаю пальцы в кулак и чувствую, как стекло дает трещину и прозрачная жидкость стекает по ладони в бокал с водой. Для того чтобы жертва отравилась достаточно и одной капли. Но главный плюс яда заключен в том, что жертва умирает от удушья лишь через несколько часов после того, как смертоносная вакцина попала в кровь.
Вздрагиваю, когда Дмитрий Олегович начинает отвечать на поцелуй. Теряюсь в ощущениях, закрывая глаза и позволяя учителю целовать меня. Он жаден и ненасытен, кажется, что еще не много и он меня просто съест. Я задыхаюсь, хочется полностью раствориться в поцелуе. Резко отскакиваю от него – я нарушил свое обещание. Сердце пропускает удар.
- Григорий Антонович, - Кирсанов протягивает ошалевшему толстяку тот самый бокал с ядом. Мужчина машинально опрокидывает его содержимое в себя. Часы показывают половину восьмого. Значит, в половину первого он будет умирать от удушья, и молить о противоядии. Улыбаюсь, стараясь не смотреть на историка, который, подмигнув мне, продолжил, как ни в чем не бывало. – Вот, собственно, ради этого я с Вами и согласился встретиться. Паша – мой парень…
- Олежка, ты только из-за этого не хочешь на меня работать? – слащаво протянул Григорий Антонович. Приторно-сладкая улыбка появилась на его одутловатом лице. – Так не проблема. Дашь пару раз с ним перепихнуться, да и живите счастливо.
- Григорий Антонович, - Дмитрий Олегович с грохотом отодвинул стул, вставая из-за стола. Строго глянув на меня, он схватил меня за руку и потянул прочь из ресторана. Руки такие же холодные, как и там в аудитории. Он не сильно дернул меня за руку, чтобы я следовал за ним, а не стоял как статуя. – Я уже сказал, что нет. Значит, нет. Все, разговор окончен.
- Что вы себе позволяете, Дмитрий Олегович? – мы стояли на улице за рестораном. Кирсанов курил, прислонившись спиной к стене и разглядывая полоску бледно-голубого неба. Я же сидел на крышке мусорного контейнера, за спиной стояла сумка, а на ее дне покоились остатки смертоносного яда. – Или, Вас можно Олегом называть?
- Олегом звали моего отца. Вот эта сука и долбит меня по больному месту. А разве мы не квиты? – на секунду помрачнев, историк сделал затяжку, зажимая фильтр сигареты зубами и выдыхая дым через нос. Он все также разглядывал небо. – Я подыграл тебе, ты – мне. Бартер, Ян. Или Паша?
- Ян, - невольно улыбаюсь. Он прав, и я ему благодарен. Только перед собой стыдно. Ради мести я нарушил обещание. И ведь если бы только нарушил, так нет же, мне теперь это нарушение повторить хочется! Один гребанный поцелуй, а я уже сомневаюсь, кого люблю больше. Дока, который спас мне жизнь, или Дмитрия Олеговича, который помог в том, что я убил одного из причастных к инвалидности отца. – А это, чтобы не светиться. А то представляете, что будет, когда кто-нибудь узнает, что сын генерала Долгова побирается на зарплату официанта?
- Скандал, - смеется учитель, кидая окурок на землю и туша его мысом ботинка. Не могу оторвать глаз от его лица. Темно-серые глаза с морщинками в уголках. Так и хочется притянуть его к себе и поцеловать еще раз, чтобы теперь уже полностью насладиться им. Не знаю, о чем думает Кирсанов, но он подходит ближе и кладет ладони мне на колени. – Ян, что за тайну ты хранишь, что даже в «официанты одного дня» записался?
- Захотелось попробовать вкус взрослой жизни, - пожимаю плечами. Не буду же я ему во всех подробностях рассказывать, что убиваю каждого члена организации, которая стояла за взрывами на полигоне в тайге двенадцать лет назад. – Попробовал. Не понравилось.
- Значит, - он усмехается, ладонями поглаживая мои колени. Стараюсь не обращать на это внимания, хотя от его прикосновений по всему телу бегут электрические разряды. Ни с одним из своих партнеров я не ощущал ничего подобного, впрочем, я и спал-то с ними лишь за тем, чтобы подобраться к Доку. - Больше никогда в жизни не будешь работать, Долгов? Я разочарован.
- Буду, - ухмыляюсь. Я и сейчас работаю, но не буду же рассказывать ему, что у моего работодателя есть лицензия на убийство, которой я и пользуюсь. С каждым убийством я все ближе подбираюсь к Доку. С четырнадцати лет он стал моей навязчивой идеей. - Только экономистом в компьютерной фирме.
- Ян, а теперь серьезно. Сейчас ты ведешь себя как подросток, которого друзья-приятели спросили о том, как ему секс с самой отпадной девчонкой в вузе, - Дмитрий Олегович внимательно заглянул мне в глаза. Казалось, он видит меня насквозь. В какой-то момент я даже забыл, как дышать.
- Так я же и есть подросток, - улыбаюсь, обнимая Кирсанова за шею. Первый раз делаю это по собственному желанию, а не потому что нужно без свидетелей убить очередного извращенца. С Дмитрием Олеговичем все по другому, даже тело по иному реагирует на него. - К тому же, о девушках меня спросить не могут. Я с ними не встречаюсь.
- По мальчикам? - ироничная улыбка. Не знаю, что задумал историк, но он явно не против такого близкого контакта. Даже когда я наматываю на указательный палец прядь его черных волос, он не предпринимает попытки отстраниться. - Долгов, кончай юлить. Ты меня уже втянул в свою игру, будь любезен рассказать все ее правила.
- Какая игра, Дмитрий Олегович? - удивляюсь. Причем удивлен я искренне. Только поражен я тем, что, оказывается, поцеловать человека, это значит - втянуть его во что-то. - Я Вас-то поцеловал из-за того, чтобы этот старпер ко мне не приставал. Это, скорее, уж вы меня во что-то втянули.
- Лучшая защита, это нападение? - Кирсанов снова улыбается, по доброму так. Я еще таким его не видел. Так и тянет провести пальцем по его губам, чтобы навсегда запомнить его улыбку. - А не боишься, что о твоих развлечениях узнает отец? Ты подумал, как это отразится на его репутации? Ой, прости, я забыл, в двадцать лет думают другим местом.
- Отцу все равно, - равнодушно пожимаю плечами, хотя сердце сжимается от боли. Отец уже давно ни на что не реагирует, лишь подолгу смотрит в окно, потолок или стену, размышляя о чем-то своем. Если маму он еще хоть как-то замечает, то меня для него не существует. Я ему стал не нужен с тех пор, как он увидел шрамы на моей спине три года назад. Это стало еще одной причиной, по которой я захотел уничтожить Дока. - Мы с ним живем в разных измерениях. Так что ни на что мои развлечения не повлияют.
- Ян, ты не справедлив к отцу, - начинает он тихо, но замолкает, увидев мой взгляд. Боль, разрывающая на части, и жажда уничтожить. Опасный коктейль.
- По-вашему, это нормально ненавидеть собственного сына из-за шрамов на спине, которые оставил какой-то ублюдок?! - зло бросаю я и сильнее, чем надо, сжимаю его волосы в своей руке. Историк морщится, но терпит. Он только отводит взгляд, разглядывая мои губы. Невольно облизываюсь.
- Он ненавидит тебя из-за шрамов? - вижу, что Кирсанов удивлен. Его руки ложатся мне на бедра, и я, не выдержав, закусываю губу. По телу проходит новая волна возбуждения. Медленно киваю, и он продолжает. - Ему настолько отвратителен твой любовник?
- Если бы, - усмехаюсь, чувствуя, как чужие ладони сдавливают мои бедра. Ревнуете? Я рад. Не хочу Вас ни с кем делить. - Если бы он был моим любовником. Но он всего лишь тот, кто сломал мою жизнь и забрал все то, что я любил.
- Сука ты, Долгов, причем конкретная! - восклицает Дмитрий Олегович, после чего затыкает мне рот поцелуем. Дрожу в его руках, несмело отвечая на поцелуй, приоткрываю губы и позволяю его языку проникнуть ко мне в рот. Я еще никогда так не целовался! Еще никогда я так не терялся в ощущениях, чтобы терять ощущение реальности и таять, растворяясь в нем. Кислорода не хватает, но мне все равно. Пусть лучше я задохнусь, чем прекращу поцелуй.
Откуда такая страсть? Неужели Вы, и правда, меня так ревновали к мифическому любовнику? Тогда почему не попытались подкатить ко мне, узнав, что я по мальчикам? Улыбаюсь прямо в поцелуй. Я идиот, сказав ему об этом только сегодня, хочу, чтобы он знал об этом чуть ли не вечность.
Дышать становится окончательно нечем. Недовольно мычу, пытаясь прикусить его язык, когда тот покидает мой рот. Кирсанов ухмыляется, слизывая с уголка моей губы слюну. Вздрагиваю, вспоминая о том, с чего все началось и где мы находимся. Скажи кому, что мой самый желанный поцелуй в жизни произошел на мусорном контейнере - не поверят. Какой кретин будет лизаться на помойке?
- Блять, - облизываю губы, шальными глазами глядя на учителя. Такое состояние, будто я не целовался, а выжрал бутылку крепленого вина в одиночку. - Отпадно целуетесь!
- Какое красноречие! - смеется Кирсанов, поглаживая меня по бедрам. Тремя словами умудрился выразить и протест, и восхищение, и зависть. Да, это верх моей гениальности. Хотя, его сарказм не лучше. - Хочешь продолжения?
- Если и хочу, то Вам этого не скажу, - усмехаюсь, отпихивая его и спрыгивая на землю. Сейчас я макушкой достаю ему до носа, захочу посмотреть в глаза - придется запрокинуть голову. - Думаю, разговор окончен. Не будем заходить дальше, плохо кончится.
- Ян, - Дмитрий Олегович сжимает мое плечо, не давая уйти. Знаю, что еще ничего не закончилось. Я сказал слишком много. - Ты не пробовал даже, чтобы так уверенно говорить.
- Мне и одному хорошо, - сбрасываю его руку со своего плеча. Я думал, он о другом поговорить хочет, но раз об этом - увы, но нет. Мне отношения не нужны, и так позволил себе лишнего. - До понедельника, Дмитрий Олегович.
- Ты пытаешься дотянуться до звезды, которой не существует, Долгов, - Кирсанов прижимает меня к стене, внимательно глядя мне в лицо. Не знаю, что он хочет на нем увидеть, но глаза на всякий случай закрою. Искушений будет меньше. - Избавься от иллюзий и попробуй жить для себя.
- Вы так говорите, словно знаете, что я чувствую. Но это вряд ли, - упираюсь руками ему в грудь. Не хочу ничего слышать, потому что он прав. Только он не знает одного: я жив благодаря этим иллюзиям. - Дайте пройти. Я не собираюсь отказываться от своей мечты.
- Хочешь стать покойником? - открываю глаза. Он злиться. Таким я его тоже не видел: за полчаса стояния на помойке я узнал о нем больше, чем за два года в университете. - Неужели ты не понимаешь, что через пять-десять лет тебе это надоест. Ты разочаруешься в своей жизни. А потом захочешь покончить с этим, убив себя. Скажи, разве я не прав?
- Это не ваше дело, Дмитрий Олегович! - срываюсь на крик, сжимая его футболку пальцами. Так хочется, чтобы он ушел. Но тело и сердце хотят обратного. Бесит. - Даже если это правда, то я дойду до конца.
- Тогда начни с малого, расскажи мне правду, - он отходит на шаг назад. Киваю, направляясь к выходу из переулка. Это не уличный разговор: хочет узнать правду, пусть следует за мной.
***
С семнадцати лет я живу один. Отец сделал все, чтобы не видеть того, кто напоминает ему о трагедии на полигоне. Он купил мне квартиру и регулярно перечислял на открытый счет в банке огромные суммы денег. В отличии от других, он не отрекся от меня.
Огромная по современным меркам трехкомнатная квартира за три года стала для меня чем-то большим, чем просто домом. Огромный холл с кремовыми обоями, светло-коричневым паркетом и навесным белоснежным потолком прямо с порога вгонял моих редких гостей в ступор. Резная мебель из белого дорогого дерева заставляла их и вовсе почувствовать себя в музее. Это заслуга мамы, она основательно поработала над дизайном всех комнат и нежилых помещений.
- По твоим хоромам и не скажешь, что отец тебя терпеть не может! - Дмитрий Олегович тихо присвистнул, входя следом за мной в квартиру. Еще больше он удивился, когда я кинул куртку прямо на трюмо у зеркала, хотя вешалка для верхней одежды была абсолютно пуста.
- Он любит меня на расстоянии, - усмехаюсь, стягивая с себя ботинки и разбрасывая их по коридору. Позже поставлю на место, когда Кирсанова выпровожу. - Чай или кофе? Ммм, или чего покрепче?
- Виски тридцатилетний выдержки устроит? - в одних носках иду на кухню, включая везде на своем пути свет. Некогда темный коридор предстает во всем своем великолепии. - Подарок отца на совершеннолетие.
- Ты собрался угостить меня виски, которое стоит тридцать штук?! - Дмитрий Олегович стягивает пиджак и бросает его на мою куртку. Невольно улыбаюсь, дурной пример заразителен? - Может обойдемся чем-то более дешевым?
- У меня иного нет. Весь бар состоит из родительских подарков по случаю той или иной годовщины, - дарить эксклюзивные напитки вполне в духе моих предков. В их круге общения такое считается нормой, а я привык. К тому же, вот и случай представился. - Есть еще коньяк "Hennessy Ellipse" и еще что-то, я уже не помню.
Включаю верхний свет на кухне. Светло-серая плитка, которой покрыта стена в той части комнаты, где готовят, неровно поблескивает. Кухонные столы безупречно-черного цвета, к навесным шкафчикам прикреплены светильники, которые в темное время суток окрашивают помещение в фиолетовые тона. Плита и разделочные столы находятся в центре кухни, как раз над ними и висит основная лампа, которая сейчас заливает комнату дневным светом. Во второй части кухни находится обеденный стол и барная стойка. Мрачно, не спорю. Но мне нравится.
- Чувствуйте себя как дома, Дмитрий Олегович, - ключом открываю дверцу бара, предлагая учителю самому выбрать напиток по вкусу. Подойдя к холодильнику, вытаскиваю из его недр нарезку копченой колбасы, пакет апельсинового сока и минеральную воду. Все это богатство ставлю на край обеденного стола и с интересом наблюдаю за Кирсановым.
- Легко сказать, да трудно сделать, - смеется историк. Он долго изучает содержимое бара, наконец, извлекая на свет бутылку виски. - Ты живешь, как в музее. И при этом просишь, ничему не удивляться.
- Уж извините, что есть, - улыбаясь, беру с подноса на стойке два стакана и ставлю их к закуске на стол.
- Рассказывай, Ян, во что ты ввязался, - мы пьем уже по второму стакану виски. К этому моменту я даже не много позабыл, ради чего пригласил своего лектора по истории к себе домой.
- Это так важно? - отставляю пустой стакан в сторону. Никогда не понимал тех людей, кто считает виски вкусным. Пить можно, но удовольствия никакого. - Ладно, что Вас интересует: когда я стал педиком или когда я получил эти шрамы?
- Шрамы. И почему из-за них ты не общаешься с отцом? - Дмитрий Олегович разливает по стаканам янтарный напиток. Не могу оторвать взгляда от его пальцев, сжимающих горло бутылки. Хочется почувствовать их прикосновение на своей коже.
- Они у меня с восьми лет, - закрываю глаза, вспоминая тот злополучный день. - Мы с матерью мотались по всей стране следом за отцом. Полигоны, военные базы, выстрелы, кровь. Все это я видел с малолетства. Но однажды, когда отца по работе занесло в таежный регион, на полигон напали. Нам с мамой повезло, что папа предусмотрел в нашем доме запасной выход. Он-то нас и спас. По туннелю в горе мы выбрались на лесную поляну, где нас ждал наемный убийца. В общем, из одной ловушки мы попали в другую. Не знаю, чем бы все это кончилось, если бы не Док. Он появился в тот момент, когда тот мужик собирался мне высадить мозг. А дальше я не помню ничего. Очнулся - гипс.
- Никакой романтики, - вздохнул Кирсанов, отхлебывая добрую половину стакана. В отличии от меня, он пил эту гадость не морщась. - А твой отец за что его ненавидит?
- Док работал на антивоенную организацию. Они с отцом были конкурентами, вот и все, - и ведь ни разу не соврал. Учитель услышал то, что хотел. Делаю маленький глоток, разглядывая историка. Сейчас, на не трезвую голову, можно было позволить себе подолгу смотреть на него. - Вот, собственно и все, Дмитрий Олегович. Есть вопросы?
- Да. Сколько твоему спасителю было лет на тот момент? - Кирсанов залпом допивает стакан, закусывая горький напиток ломтиком копченой колбасы. Чувствую себя как на допросе у следователя, с той лишь разницей, что копов не любят, а я историка почти люблю.
- Как мне сейчас, наверное, - пожимаю плечами. Я вообще не понимаю, зачем ему это нужно знать. - Зачем Вам это?
- Значит, шрамы у тебя с восьми лет, получается, с тех пор прошло уже двенадцать лет. Твоему Доку сейчас должно быть чуть больше тридцати... - задумчиво говорит Дмитрий Олегович. Я лишь согласно киваю. Староват для меня, но ничего.
- Зачем вам это? - перебиваю его. Не хочу, чтобы кто-то кроме меня копался у меня в голове. С каждой секундой я все больше сомневаюсь в том, что принятое мной решение - верное. - Мне психолог не нужен!
- Интересно. Ты ведь самая загадочная личность во всем университете, - замираю. Значит он просто воспользовался моментом? Это ведь, наверно, круто похвастаться, что целовался с самим Долговым. А я поверил, дурак.
- Забавно, - холодно, почти с ненавистью смотрю на учителя, вставая со стула и направляясь ко входной двери. Нет, все же мой выбор был правильным. Док, и только он. - Значит, Вы тоже запали лишь на мою внешность и недоступность? А я был о Вас другого мнения. Жаль, что Вы такой же, как и вся толпа.
Щелкаю замком, лишь с третьей попытки открывая дверь. Руки дрожат. А чего я хотел после двух с половиной стаканов выпитого двенадцатипроцентного виски? Распахиваю дверь.
- Прощайте, Дмитрий Олегович. Экзамен по истории я буду сдавать комиссии, другому преподавателю. - Как ты только с таким характером живешь, Долгов? - Кирсанов серьезен. Я рад, что он не возмущается: получается, что я был прав на его счет. Уже на пороге он оборачивается и смотрит на меня. - Я спрашивал, потому что мне было интересно. К экзамену учи правление Бориса Годунова и Николая Второго, по этим царям любит гонять Лаврова. И зазубри новаторства Петра Первого - это излюбленная тема Николаева.
- Спасибо, - коротко киваю, протягивая ему пиджак. Решил таким образом извиниться передо мной? Но такая помощь - лишняя. Не боитесь, что я все расскажу о слабых местах преподавателей? - Пиджак не забудьте.
- Ян... - я вздрагиваю, когда он касается моей руки, чтобы забрать свою вещь. Одно касание, а столько ощущений. Не хочется, чтобы он уходил. К черту прошлое, восвояси будущее. Зачем мне человек без лица, когда прямо напротив меня стоит самый желанный учитель университета? Похоже, мое тело лучше меня знает, кто ему нужен. Поднимаю взгляд на историка: уйдет - буду жить только разумом, останется - дам себе второй шанс. "Обернется, значит любит", как в романе-эпопеи Толстого.
Дмитрий Олегович смотрит на меня, внимательно, стараясь разглядеть что-то в моих глазах. Усталость, гнев, ненависть, боль, растерянность, горечь, затаенная надежда - что из этого вас интересует?
- Что? - голос звучит отстраненно. С такой интонацией обычно разговаривают со стеной, но никак не с человеком. Но с совестью я разберусь позже, как только закрою дверь за ним.
Дмитрий Олегович качает головой и, наконец, забрав у меня пиджак, шагнул за порог. Руке тут же стало прохладно в том месте, где несколько секунд назад была ткань - вместе с этим стало холодно и на душе. Закрываю глаза, чтобы набраться смелости и закрыть дверь. Я не буду никого останавливать. Хотят уйти - пусть. Тихо, даже шагов не слышно. Шум лифта, голоса в соседней квартире - все есть. Но не шаги. Столь тихо не смог бы уйти даже ангел.
Открываю глаза и замираю. Дмитрий Олегович насмешливо смотрит на меня, словно взглядом хочет сказать: "Ну, я же говорил!" Кирсанов улыбается, после чего резко прижимает к двери спиной и грубо целует. Ни капли былой нежности, осталось лишь желание обладать. Остался...
Кусаю, пытаясь прекратить поцелуй. Все это неправильно. Слишком быстро. Я столько лет шел к цели, чтобы, когда осталось совсем ничего до конца, взять и отступить. Позорно проиграть желаниям тела. Сжимаю пальцами ткань футболки на его груди, то ли пытаясь оттолкнуть, то ли прижать ближе. Укус придал только лишь больше страсти поцелую. Закрываю глаза, сдаваясь в плен его рук и языка.
- Ян... - он шепчет мое имя, покрывая поцелуями шею. Горячо, нестерпимо жарко. Одной рукой зарываюсь в темные волосы, требуя не останавливаться. Я еще никого не хотел так сильно. Запрокидываю голову, позволяя его губам прихватить меня за кадык. При желании, он может мне разодрать горло, и я не буду сопротивляться.
Рубашка летит на пол, комом опускаясь у ног. Чувствую его обжигающие холодом руки у себя на груди. От такого контраста по телу проносится дрожь. Огонь и лед. Две стихии, которые уничтожая, никогда не смогут друг без друга. Задыхаюсь, плавясь в этом ледяном огне.
Дергаю его за волосы, заставляя запрокинуть голову. Языком скольжу по его губам, не спеша углублять поцелуй. Пытаюсь запомнить вкус его губ. Никотин и виски, немного копчености. Никакой романтики со вкусом ванили и клубники, о которых пишут в книгах. Кусаю нижнюю губу, разрывая на нем футболку - так нестерпимо хочется коснуться его.
- Ян, не сейчас... - шепчет мне в губы, легко целуя после каждого слова. Царапаю его спину, оставляя на нем свои следы. - Мы слишком пьяны...
- Пользуйся моментом, - еще один укус. Хочу его. Прямо здесь. Прямо у распахнутой двери. Но он прав. Если переспим сейчас, то завтра будем сожалеть. Я не верю в любовь. Не доверяю людям. Чувства - лишь обман.
Темно-зеленые шторы раскачиваются на ветру. Из распахнутого окна спальни на нас смотрит луна. По всему полу, покрытому черным ковром, разбросаны подушки зеленого и ярко-салатового цветов. Полосатое покрывало тех же цветов сбилось в ком у ног. Такого беспорядка спальня еще не знала: я никого к себе не водил.
- Долгов? - лениво поворачиваю голову в сторону учителя. Он лежит совсем рядом, опершись на локоть и подперев голову рукой. Второй рукой он гладит меня по груди и животу, вырисовывая на них мое имя. Так хорошо мне не было никогда и ни с кем. - Я рад, что именно сегодня пошел в тот ресторан.
- Дмитрий Олегович, - получается как-то укоризненно произнести его имя. Отворачиваюсь, стараясь избежать очередных признаний и вопросов. Это все лишнее. Мне не нужны ни слова утешения, ни обещания. Завтрашнее утро разобьет счастье сегодняшнего вечера на мелкие осколки. - Давайте обойдемся без всех этих телячьих нежностей. Ни мне, ни Вам они не нужны. Я не девчонка, чтобы благодарить меня за секс, которого у нас, к слову, не было.
- Дурак ты, - чувствую улыбку в его голосе. У него, что, действительно, иммунитет на все мои колкости? Другой бы мне уже давно врезал, и был бы прав. - В тебе столько злобы на весь мир, что за ней ты не видишь очевидного.
- Я хочу отомстить, - голос дрогнул. Я сам не верю своим словам. Все свое желание найти Дока, я всегда объяснял себе тем, что люблю его. А тут, сорвавшиеся с губ слова, объяснили все гораздо проще. - И вы правы. До его звезды я никогда не дотянусь, потому что мне она не нужна. Я ее просто уничтожу.
- Ты не убийца, Ян. Поэтому не бросайся просто так обещаниями, - Кирсанов обнимает меня за талию обеими руками, прижимаясь голой грудью к моей обнаженной спине. Грустно улыбаюсь, но поправить его не имею права. Я ввязался в ту игру, из которой нельзя выйти. - Живи настоящим.
- Дмитрий... - собираюсь сказать очередную глупость. Точнее, он ее расценил именно так. Но меня перебивают.
- Дима, для тебя Дима, - Кирсанов прикусывает меня за ухо, языком исследуя ушную раковину. Прикрывая глаза, теряю ощущение реальности, проваливаясь в сон.
Фандом: ориджинал.
Рейтинг: NC-21.
Тип: слеш.
Пейринг: Дима/Ян.
Жанр: детектив, романс, философия, повседневность.
Размер: макси.
Статус: в процессе.
Саммари: В восемь лет я впервые побывал в костлявых лапах Смерти. В семнадцать лет решил отомстить тем, кто маленькому мне устроил тот Ад. Ничто не мешало мне убивать одну марионетку за другой до тех пор, пока по случайному стечению обстоятельств я не поцеловал собственного учителя истории. Вот тут и начались проблемы...
О героях можно прочесть тут: информация и внешность главных героев.
Chapter 1. Враг, словно призрак без лица.
Chapter 2. Дотянуться до звезды
Среди тысячи людей
Я совсем один!
Стоя посреди дождя,
Сохну без воды...
Я подпрыгнул и упал
И сдался навсегда.
Я не могу
Дотянуться до звезды.
LUMEN «Дотянуться до звезды».
Я совсем один!
Стоя посреди дождя,
Сохну без воды...
Я подпрыгнул и упал
И сдался навсегда.
Я не могу
Дотянуться до звезды.
LUMEN «Дотянуться до звезды».
Глава 2. Дотянуться до звезды.
Часы показывают половину четвертого. Я не опоздал, даже пришел раньше, чем нужно. Ничего, зато есть время осмотреться и решить, как буду действовать, когда увижу того, кого искал столько лет. Медленно натягиваю на себя черные хлопковые брюки и заправляю в них красную рубашку – форма официанта в ресторане, в который я устроился работать вчера. Аккуратно закатываю рукава, чтобы не мешались, когда я буду разносить заказы клиентам ресторана. Оглядываюсь и нахожу почти незаметную видеокамеру, подмигиваю охране, которая, возможно, смотрит запись, и встаю так, чтобы меня не было видно.
Присев на корточки, вытаскиваю из своей сумки небольшую прозрачную ампулу и осторожно, чтобы не разбить, прикрепляю миниатюрную стеклянную пробирку к внутренней стороне ладони. Проверяю, надежно ли она закреплена прозрачными и почти незаметными резинками, которые натянуты на моих пальцах. Смотрю на внешнюю сторону ладони и недовольно морщусь – такое ощущение, что вся моя левая рука около пальцев покрыта шрамами. Так выглядят крепежи резинок. До сих пор не могу привыкнуть, что они так выглядят.
Быстро застегиваю сумку и прячу ее в шкаф. Закрываю его на ключ и сую железную вещицу себе в карман. Все, теперь я полностью готов к работе. Осталось только мельком глянуть в зеркало. Короткие темно-русые волосы в творческом беспорядке торчат вверх, в левом ухе серьга в виде креста, на котором когда-то распяли Иисуса. Две тонкие полосы бровей, словно кто-то окунул палец в чернила и провел два ровных росчерка. Серо-зеленые глаза, обрамлены длинными густыми ресницами, из-за которых мне завидуют все девушки и из-за которых я готов удавиться – каждый день слушать поросячий визг это хуже, чем гореть на всех кострах Ада сразу. Самый обычный нос, с небольшой горбинкой в середине – я его ломал, а вправить кость было некому. Под правым глазом на щеке две маленькие родинки – между ними тонкий шрам. Это я в десять лет решил попробовать научиться обращаться с оружием, холодным. Тонкие губы и подбородок с небольшой ямочкой. Так и не понял, почему все девчонки, да и некоторые парни, считают меня красивым. Я даже не самый высокий – всего сто семьдесят шесть сантиметров, хоть телосложение и спортивное, но на фоне других ребят, на нашем потоке, я теряюсь.
Нажимаю на ручку двери и выхожу в коридор, пересекаю его и попадаю в зал. Пол большого зала покрыт ламинатом темно-коричневого цвета. Он дешевле, чем паркет и покрывать его лаком не надо. Стены украшены коричневыми панелями и бежевыми навесами. Потолок так же выложен деревянными блоками. На окнах – темно-коричневые жалюзи. Столики и стулья тоже темно-коричневые; сиденья и спинки стульев и скатерти на столах – кофейного цвета. В центре каждого столика стоит вазочка с пятью оранжевыми кленовыми листочками. Окидываю взглядом зал и вздыхаю – бегать придется много.
Время летит незаметно. Когда снова смотрю на часы, они показывают половину седьмого. Ноги, привычные к постоянным нагрузкам, почти не болят, хотя ступни после трех часов постоянной ходьбы все же немного ломит. Теперь уже внимательно оглядываю зал и замечаю того человека, ради которого я затеял весь этот маскарад. Он сидит, развалившись на стуле, и листает меню, периодически качая головой. Он толстый и с трудом помещается на стуле – такого трудно не заметить. На нем черный деловой костюм, светло-желтая рубашка и темно-синий галстук. Время от времени он берет в руку салфетку и протирает лысину, которая и после этих манипуляций все равно продолжает блестеть. А вот лицом он чем-то похож на растолстевшего Брюса Уиллиса.
Напротив него, ко мне спиной, сидит мужчина. На нем обычные выцветшие джинсы синего цвета и клубный черный пиджак, рукава которого засучены почти до локтя. Больше ничего разглядеть не получается – а жаль. Я никак не ожидал, что с ним кто-то будет. Задача осложняется. Придется действовать по наитию. Киваю официантке, которая уже собралась идти к ним и принимать заказ, и иду сам. Это не мой столик, но девушка просто не может отказать мне.
- Добрый вечер, - улыбаясь, обращаюсь к мужчинам, при этом глядя лишь на интересующего меня толстяка. Тот поднимает на меня тяжелый взгляд и, оценивающе скользнув им по мне, расплылся в улыбке. С трудом сдерживаюсь, притворяясь дурачком, который не замечает, как его раздевают взглядом. Теперь я, кажется, понимаю, что чувствует мой преподаватель по истории. Все также мило улыбаясь, интересуюсь у мужчин. – Что будете заказывать?
- Запечённую в красном вине курицу, - толстяк тычет пальцем в фотографию блюда, оставляя на картинке маслянистый отпечаток. Морщусь, но мужчина на меня даже не смотрит. Он поглощен куда более приятным занятием. Когда он вновь смотрит на меня, я, как ни в чем не бывало, улыбаюсь. – Затем салат из креветок в оливковом соусе и суп картофельный «Парментье». Олежек, а ты что будешь?
Оборачиваюсь к его спутнику и вздрагиваю. Напротив растолстевшего Брюса Уиллиса сидит Дмитрий Олегович. В отличие от меня, он не выглядит изумленным. Хотя, у него уже было время справиться со своим удивлением: я уже пять минут стою у их столика, и Кирсанову прекрасно видно мое лицо. Нерешительно улыбаюсь.
Дмитрий Олегович откидывается на спинку стула и скрещивает руки на груди. Его взгляд замирает у меня на груди, после чего, улыбнувшись, он произносит. – Кролика в горчичном соусе и на этом все, Паша.
Я вздрагиваю и только потом вспоминаю, что у меня на рубашке висит нашивка «Павел». Благодарно улыбаюсь и уже собираюсь уйти, когда замечаю, что Кирсанов положил руки на стол, а их тут же накрыл своими потными ладонями толстяк. Невольно оборачиваюсь, убеждаясь, что это мне не показалось. Да, сидят они, похожие на влюбленных голубков. Меня передергивает. Быстрым шагом иду через зал в сторону кухни, чтобы продиктовать заказ поварам.
Машинально двигаюсь от столика к столику, собирая пустые тарелки и бокалы у своих клиентов. Стараюсь при этом не смотреть на столик толстяка и Дмитрия Олеговича. Почему-то мне обидно до глубины души. Чувствую, что кто-то пристально смотрит мне в спину, оборачиваюсь, натыкаясь взглядом на грустный взгляд Кирсанова. Замечаю, как резко он выдергивает руки из захвата толстяка и вытирает их о колени своих джинсов.
Невольная улыбка появилась на лице. А вместе с тем и план, как действовать дальше. Подхватив поднос с барной стойки, я осторожно донес четыре блюда до их столика. В сравнении с тремя блюдами толстяка, кролик выглядел миниатюрным. Хотя это и считалось в ресторане самым большим и дорогим блюдом. Улыбнувшись, желаю всем: «Приятного аппетита», и уже собираюсь уходить, когда чувствую, что толстяк схватил меня за руку. Бросаю на него взгляд через плечо.
- Молодой человек, - он томно смотрит на меня. Интересно, насколько он богат, что еще никто не сказал ему, что его похотливые глазки совсем не возбуждают. Делаю заинтересованное лицо и смотрю на него. – Позволите заказать для Вас коктейль. Вот этот рыженький напиток будет красиво смотреться с вашими зелеными глазами…
Ловлю на себе удивленный взгляд учителя. Тот склоняет голову на бок и пытается разглядеть цвет моих глаз. Неужели не замечал никогда? Поворачиваюсь к нему, ловлю его взгляд, и мне хочется испариться. Дмитрий Олегович прожигает меня взглядом. Ежусь, снова глядя на толстяка.
- Вынужден отказаться, - ласково улыбаюсь. Ставлю на соседний свободный стол поднос и, пользуясь моментом неожиданности, целую Дмитрия Олеговича. Чувствую, что он хочет что-то сказать и приоткрывает губы, чем я и пользуюсь, проскальзывая ему в рот языком.
Боковым зрением вижу, что толстяк прифигел. Отлично, это то, что нужно. Вытягиваю руку, ту, к которой прикреплена ампула с ядом. Сжимаю пальцы в кулак и чувствую, как стекло дает трещину и прозрачная жидкость стекает по ладони в бокал с водой. Для того чтобы жертва отравилась достаточно и одной капли. Но главный плюс яда заключен в том, что жертва умирает от удушья лишь через несколько часов после того, как смертоносная вакцина попала в кровь.
Вздрагиваю, когда Дмитрий Олегович начинает отвечать на поцелуй. Теряюсь в ощущениях, закрывая глаза и позволяя учителю целовать меня. Он жаден и ненасытен, кажется, что еще не много и он меня просто съест. Я задыхаюсь, хочется полностью раствориться в поцелуе. Резко отскакиваю от него – я нарушил свое обещание. Сердце пропускает удар.
- Григорий Антонович, - Кирсанов протягивает ошалевшему толстяку тот самый бокал с ядом. Мужчина машинально опрокидывает его содержимое в себя. Часы показывают половину восьмого. Значит, в половину первого он будет умирать от удушья, и молить о противоядии. Улыбаюсь, стараясь не смотреть на историка, который, подмигнув мне, продолжил, как ни в чем не бывало. – Вот, собственно, ради этого я с Вами и согласился встретиться. Паша – мой парень…
- Олежка, ты только из-за этого не хочешь на меня работать? – слащаво протянул Григорий Антонович. Приторно-сладкая улыбка появилась на его одутловатом лице. – Так не проблема. Дашь пару раз с ним перепихнуться, да и живите счастливо.
- Григорий Антонович, - Дмитрий Олегович с грохотом отодвинул стул, вставая из-за стола. Строго глянув на меня, он схватил меня за руку и потянул прочь из ресторана. Руки такие же холодные, как и там в аудитории. Он не сильно дернул меня за руку, чтобы я следовал за ним, а не стоял как статуя. – Я уже сказал, что нет. Значит, нет. Все, разговор окончен.
- Что вы себе позволяете, Дмитрий Олегович? – мы стояли на улице за рестораном. Кирсанов курил, прислонившись спиной к стене и разглядывая полоску бледно-голубого неба. Я же сидел на крышке мусорного контейнера, за спиной стояла сумка, а на ее дне покоились остатки смертоносного яда. – Или, Вас можно Олегом называть?
- Олегом звали моего отца. Вот эта сука и долбит меня по больному месту. А разве мы не квиты? – на секунду помрачнев, историк сделал затяжку, зажимая фильтр сигареты зубами и выдыхая дым через нос. Он все также разглядывал небо. – Я подыграл тебе, ты – мне. Бартер, Ян. Или Паша?
- Ян, - невольно улыбаюсь. Он прав, и я ему благодарен. Только перед собой стыдно. Ради мести я нарушил обещание. И ведь если бы только нарушил, так нет же, мне теперь это нарушение повторить хочется! Один гребанный поцелуй, а я уже сомневаюсь, кого люблю больше. Дока, который спас мне жизнь, или Дмитрия Олеговича, который помог в том, что я убил одного из причастных к инвалидности отца. – А это, чтобы не светиться. А то представляете, что будет, когда кто-нибудь узнает, что сын генерала Долгова побирается на зарплату официанта?
- Скандал, - смеется учитель, кидая окурок на землю и туша его мысом ботинка. Не могу оторвать глаз от его лица. Темно-серые глаза с морщинками в уголках. Так и хочется притянуть его к себе и поцеловать еще раз, чтобы теперь уже полностью насладиться им. Не знаю, о чем думает Кирсанов, но он подходит ближе и кладет ладони мне на колени. – Ян, что за тайну ты хранишь, что даже в «официанты одного дня» записался?
- Захотелось попробовать вкус взрослой жизни, - пожимаю плечами. Не буду же я ему во всех подробностях рассказывать, что убиваю каждого члена организации, которая стояла за взрывами на полигоне в тайге двенадцать лет назад. – Попробовал. Не понравилось.
- Значит, - он усмехается, ладонями поглаживая мои колени. Стараюсь не обращать на это внимания, хотя от его прикосновений по всему телу бегут электрические разряды. Ни с одним из своих партнеров я не ощущал ничего подобного, впрочем, я и спал-то с ними лишь за тем, чтобы подобраться к Доку. - Больше никогда в жизни не будешь работать, Долгов? Я разочарован.
- Буду, - ухмыляюсь. Я и сейчас работаю, но не буду же рассказывать ему, что у моего работодателя есть лицензия на убийство, которой я и пользуюсь. С каждым убийством я все ближе подбираюсь к Доку. С четырнадцати лет он стал моей навязчивой идеей. - Только экономистом в компьютерной фирме.
- Ян, а теперь серьезно. Сейчас ты ведешь себя как подросток, которого друзья-приятели спросили о том, как ему секс с самой отпадной девчонкой в вузе, - Дмитрий Олегович внимательно заглянул мне в глаза. Казалось, он видит меня насквозь. В какой-то момент я даже забыл, как дышать.
- Так я же и есть подросток, - улыбаюсь, обнимая Кирсанова за шею. Первый раз делаю это по собственному желанию, а не потому что нужно без свидетелей убить очередного извращенца. С Дмитрием Олеговичем все по другому, даже тело по иному реагирует на него. - К тому же, о девушках меня спросить не могут. Я с ними не встречаюсь.
- По мальчикам? - ироничная улыбка. Не знаю, что задумал историк, но он явно не против такого близкого контакта. Даже когда я наматываю на указательный палец прядь его черных волос, он не предпринимает попытки отстраниться. - Долгов, кончай юлить. Ты меня уже втянул в свою игру, будь любезен рассказать все ее правила.
- Какая игра, Дмитрий Олегович? - удивляюсь. Причем удивлен я искренне. Только поражен я тем, что, оказывается, поцеловать человека, это значит - втянуть его во что-то. - Я Вас-то поцеловал из-за того, чтобы этот старпер ко мне не приставал. Это, скорее, уж вы меня во что-то втянули.
- Лучшая защита, это нападение? - Кирсанов снова улыбается, по доброму так. Я еще таким его не видел. Так и тянет провести пальцем по его губам, чтобы навсегда запомнить его улыбку. - А не боишься, что о твоих развлечениях узнает отец? Ты подумал, как это отразится на его репутации? Ой, прости, я забыл, в двадцать лет думают другим местом.
- Отцу все равно, - равнодушно пожимаю плечами, хотя сердце сжимается от боли. Отец уже давно ни на что не реагирует, лишь подолгу смотрит в окно, потолок или стену, размышляя о чем-то своем. Если маму он еще хоть как-то замечает, то меня для него не существует. Я ему стал не нужен с тех пор, как он увидел шрамы на моей спине три года назад. Это стало еще одной причиной, по которой я захотел уничтожить Дока. - Мы с ним живем в разных измерениях. Так что ни на что мои развлечения не повлияют.
- Ян, ты не справедлив к отцу, - начинает он тихо, но замолкает, увидев мой взгляд. Боль, разрывающая на части, и жажда уничтожить. Опасный коктейль.
- По-вашему, это нормально ненавидеть собственного сына из-за шрамов на спине, которые оставил какой-то ублюдок?! - зло бросаю я и сильнее, чем надо, сжимаю его волосы в своей руке. Историк морщится, но терпит. Он только отводит взгляд, разглядывая мои губы. Невольно облизываюсь.
- Он ненавидит тебя из-за шрамов? - вижу, что Кирсанов удивлен. Его руки ложатся мне на бедра, и я, не выдержав, закусываю губу. По телу проходит новая волна возбуждения. Медленно киваю, и он продолжает. - Ему настолько отвратителен твой любовник?
- Если бы, - усмехаюсь, чувствуя, как чужие ладони сдавливают мои бедра. Ревнуете? Я рад. Не хочу Вас ни с кем делить. - Если бы он был моим любовником. Но он всего лишь тот, кто сломал мою жизнь и забрал все то, что я любил.
- Сука ты, Долгов, причем конкретная! - восклицает Дмитрий Олегович, после чего затыкает мне рот поцелуем. Дрожу в его руках, несмело отвечая на поцелуй, приоткрываю губы и позволяю его языку проникнуть ко мне в рот. Я еще никогда так не целовался! Еще никогда я так не терялся в ощущениях, чтобы терять ощущение реальности и таять, растворяясь в нем. Кислорода не хватает, но мне все равно. Пусть лучше я задохнусь, чем прекращу поцелуй.
Откуда такая страсть? Неужели Вы, и правда, меня так ревновали к мифическому любовнику? Тогда почему не попытались подкатить ко мне, узнав, что я по мальчикам? Улыбаюсь прямо в поцелуй. Я идиот, сказав ему об этом только сегодня, хочу, чтобы он знал об этом чуть ли не вечность.
Дышать становится окончательно нечем. Недовольно мычу, пытаясь прикусить его язык, когда тот покидает мой рот. Кирсанов ухмыляется, слизывая с уголка моей губы слюну. Вздрагиваю, вспоминая о том, с чего все началось и где мы находимся. Скажи кому, что мой самый желанный поцелуй в жизни произошел на мусорном контейнере - не поверят. Какой кретин будет лизаться на помойке?
- Блять, - облизываю губы, шальными глазами глядя на учителя. Такое состояние, будто я не целовался, а выжрал бутылку крепленого вина в одиночку. - Отпадно целуетесь!
- Какое красноречие! - смеется Кирсанов, поглаживая меня по бедрам. Тремя словами умудрился выразить и протест, и восхищение, и зависть. Да, это верх моей гениальности. Хотя, его сарказм не лучше. - Хочешь продолжения?
- Если и хочу, то Вам этого не скажу, - усмехаюсь, отпихивая его и спрыгивая на землю. Сейчас я макушкой достаю ему до носа, захочу посмотреть в глаза - придется запрокинуть голову. - Думаю, разговор окончен. Не будем заходить дальше, плохо кончится.
- Ян, - Дмитрий Олегович сжимает мое плечо, не давая уйти. Знаю, что еще ничего не закончилось. Я сказал слишком много. - Ты не пробовал даже, чтобы так уверенно говорить.
- Мне и одному хорошо, - сбрасываю его руку со своего плеча. Я думал, он о другом поговорить хочет, но раз об этом - увы, но нет. Мне отношения не нужны, и так позволил себе лишнего. - До понедельника, Дмитрий Олегович.
- Ты пытаешься дотянуться до звезды, которой не существует, Долгов, - Кирсанов прижимает меня к стене, внимательно глядя мне в лицо. Не знаю, что он хочет на нем увидеть, но глаза на всякий случай закрою. Искушений будет меньше. - Избавься от иллюзий и попробуй жить для себя.
- Вы так говорите, словно знаете, что я чувствую. Но это вряд ли, - упираюсь руками ему в грудь. Не хочу ничего слышать, потому что он прав. Только он не знает одного: я жив благодаря этим иллюзиям. - Дайте пройти. Я не собираюсь отказываться от своей мечты.
- Хочешь стать покойником? - открываю глаза. Он злиться. Таким я его тоже не видел: за полчаса стояния на помойке я узнал о нем больше, чем за два года в университете. - Неужели ты не понимаешь, что через пять-десять лет тебе это надоест. Ты разочаруешься в своей жизни. А потом захочешь покончить с этим, убив себя. Скажи, разве я не прав?
- Это не ваше дело, Дмитрий Олегович! - срываюсь на крик, сжимая его футболку пальцами. Так хочется, чтобы он ушел. Но тело и сердце хотят обратного. Бесит. - Даже если это правда, то я дойду до конца.
- Тогда начни с малого, расскажи мне правду, - он отходит на шаг назад. Киваю, направляясь к выходу из переулка. Это не уличный разговор: хочет узнать правду, пусть следует за мной.
***
С семнадцати лет я живу один. Отец сделал все, чтобы не видеть того, кто напоминает ему о трагедии на полигоне. Он купил мне квартиру и регулярно перечислял на открытый счет в банке огромные суммы денег. В отличии от других, он не отрекся от меня.
Огромная по современным меркам трехкомнатная квартира за три года стала для меня чем-то большим, чем просто домом. Огромный холл с кремовыми обоями, светло-коричневым паркетом и навесным белоснежным потолком прямо с порога вгонял моих редких гостей в ступор. Резная мебель из белого дорогого дерева заставляла их и вовсе почувствовать себя в музее. Это заслуга мамы, она основательно поработала над дизайном всех комнат и нежилых помещений.
- По твоим хоромам и не скажешь, что отец тебя терпеть не может! - Дмитрий Олегович тихо присвистнул, входя следом за мной в квартиру. Еще больше он удивился, когда я кинул куртку прямо на трюмо у зеркала, хотя вешалка для верхней одежды была абсолютно пуста.
- Он любит меня на расстоянии, - усмехаюсь, стягивая с себя ботинки и разбрасывая их по коридору. Позже поставлю на место, когда Кирсанова выпровожу. - Чай или кофе? Ммм, или чего покрепче?
- Виски тридцатилетний выдержки устроит? - в одних носках иду на кухню, включая везде на своем пути свет. Некогда темный коридор предстает во всем своем великолепии. - Подарок отца на совершеннолетие.
- Ты собрался угостить меня виски, которое стоит тридцать штук?! - Дмитрий Олегович стягивает пиджак и бросает его на мою куртку. Невольно улыбаюсь, дурной пример заразителен? - Может обойдемся чем-то более дешевым?
- У меня иного нет. Весь бар состоит из родительских подарков по случаю той или иной годовщины, - дарить эксклюзивные напитки вполне в духе моих предков. В их круге общения такое считается нормой, а я привык. К тому же, вот и случай представился. - Есть еще коньяк "Hennessy Ellipse" и еще что-то, я уже не помню.
Включаю верхний свет на кухне. Светло-серая плитка, которой покрыта стена в той части комнаты, где готовят, неровно поблескивает. Кухонные столы безупречно-черного цвета, к навесным шкафчикам прикреплены светильники, которые в темное время суток окрашивают помещение в фиолетовые тона. Плита и разделочные столы находятся в центре кухни, как раз над ними и висит основная лампа, которая сейчас заливает комнату дневным светом. Во второй части кухни находится обеденный стол и барная стойка. Мрачно, не спорю. Но мне нравится.
- Чувствуйте себя как дома, Дмитрий Олегович, - ключом открываю дверцу бара, предлагая учителю самому выбрать напиток по вкусу. Подойдя к холодильнику, вытаскиваю из его недр нарезку копченой колбасы, пакет апельсинового сока и минеральную воду. Все это богатство ставлю на край обеденного стола и с интересом наблюдаю за Кирсановым.
- Легко сказать, да трудно сделать, - смеется историк. Он долго изучает содержимое бара, наконец, извлекая на свет бутылку виски. - Ты живешь, как в музее. И при этом просишь, ничему не удивляться.
- Уж извините, что есть, - улыбаясь, беру с подноса на стойке два стакана и ставлю их к закуске на стол.
- Рассказывай, Ян, во что ты ввязался, - мы пьем уже по второму стакану виски. К этому моменту я даже не много позабыл, ради чего пригласил своего лектора по истории к себе домой.
- Это так важно? - отставляю пустой стакан в сторону. Никогда не понимал тех людей, кто считает виски вкусным. Пить можно, но удовольствия никакого. - Ладно, что Вас интересует: когда я стал педиком или когда я получил эти шрамы?
- Шрамы. И почему из-за них ты не общаешься с отцом? - Дмитрий Олегович разливает по стаканам янтарный напиток. Не могу оторвать взгляда от его пальцев, сжимающих горло бутылки. Хочется почувствовать их прикосновение на своей коже.
- Они у меня с восьми лет, - закрываю глаза, вспоминая тот злополучный день. - Мы с матерью мотались по всей стране следом за отцом. Полигоны, военные базы, выстрелы, кровь. Все это я видел с малолетства. Но однажды, когда отца по работе занесло в таежный регион, на полигон напали. Нам с мамой повезло, что папа предусмотрел в нашем доме запасной выход. Он-то нас и спас. По туннелю в горе мы выбрались на лесную поляну, где нас ждал наемный убийца. В общем, из одной ловушки мы попали в другую. Не знаю, чем бы все это кончилось, если бы не Док. Он появился в тот момент, когда тот мужик собирался мне высадить мозг. А дальше я не помню ничего. Очнулся - гипс.
- Никакой романтики, - вздохнул Кирсанов, отхлебывая добрую половину стакана. В отличии от меня, он пил эту гадость не морщась. - А твой отец за что его ненавидит?
- Док работал на антивоенную организацию. Они с отцом были конкурентами, вот и все, - и ведь ни разу не соврал. Учитель услышал то, что хотел. Делаю маленький глоток, разглядывая историка. Сейчас, на не трезвую голову, можно было позволить себе подолгу смотреть на него. - Вот, собственно и все, Дмитрий Олегович. Есть вопросы?
- Да. Сколько твоему спасителю было лет на тот момент? - Кирсанов залпом допивает стакан, закусывая горький напиток ломтиком копченой колбасы. Чувствую себя как на допросе у следователя, с той лишь разницей, что копов не любят, а я историка почти люблю.
- Как мне сейчас, наверное, - пожимаю плечами. Я вообще не понимаю, зачем ему это нужно знать. - Зачем Вам это?
- Значит, шрамы у тебя с восьми лет, получается, с тех пор прошло уже двенадцать лет. Твоему Доку сейчас должно быть чуть больше тридцати... - задумчиво говорит Дмитрий Олегович. Я лишь согласно киваю. Староват для меня, но ничего.
- Зачем вам это? - перебиваю его. Не хочу, чтобы кто-то кроме меня копался у меня в голове. С каждой секундой я все больше сомневаюсь в том, что принятое мной решение - верное. - Мне психолог не нужен!
- Интересно. Ты ведь самая загадочная личность во всем университете, - замираю. Значит он просто воспользовался моментом? Это ведь, наверно, круто похвастаться, что целовался с самим Долговым. А я поверил, дурак.
- Забавно, - холодно, почти с ненавистью смотрю на учителя, вставая со стула и направляясь ко входной двери. Нет, все же мой выбор был правильным. Док, и только он. - Значит, Вы тоже запали лишь на мою внешность и недоступность? А я был о Вас другого мнения. Жаль, что Вы такой же, как и вся толпа.
Щелкаю замком, лишь с третьей попытки открывая дверь. Руки дрожат. А чего я хотел после двух с половиной стаканов выпитого двенадцатипроцентного виски? Распахиваю дверь.
- Прощайте, Дмитрий Олегович. Экзамен по истории я буду сдавать комиссии, другому преподавателю. - Как ты только с таким характером живешь, Долгов? - Кирсанов серьезен. Я рад, что он не возмущается: получается, что я был прав на его счет. Уже на пороге он оборачивается и смотрит на меня. - Я спрашивал, потому что мне было интересно. К экзамену учи правление Бориса Годунова и Николая Второго, по этим царям любит гонять Лаврова. И зазубри новаторства Петра Первого - это излюбленная тема Николаева.
- Спасибо, - коротко киваю, протягивая ему пиджак. Решил таким образом извиниться передо мной? Но такая помощь - лишняя. Не боитесь, что я все расскажу о слабых местах преподавателей? - Пиджак не забудьте.
- Ян... - я вздрагиваю, когда он касается моей руки, чтобы забрать свою вещь. Одно касание, а столько ощущений. Не хочется, чтобы он уходил. К черту прошлое, восвояси будущее. Зачем мне человек без лица, когда прямо напротив меня стоит самый желанный учитель университета? Похоже, мое тело лучше меня знает, кто ему нужен. Поднимаю взгляд на историка: уйдет - буду жить только разумом, останется - дам себе второй шанс. "Обернется, значит любит", как в романе-эпопеи Толстого.
Дмитрий Олегович смотрит на меня, внимательно, стараясь разглядеть что-то в моих глазах. Усталость, гнев, ненависть, боль, растерянность, горечь, затаенная надежда - что из этого вас интересует?
- Что? - голос звучит отстраненно. С такой интонацией обычно разговаривают со стеной, но никак не с человеком. Но с совестью я разберусь позже, как только закрою дверь за ним.
Дмитрий Олегович качает головой и, наконец, забрав у меня пиджак, шагнул за порог. Руке тут же стало прохладно в том месте, где несколько секунд назад была ткань - вместе с этим стало холодно и на душе. Закрываю глаза, чтобы набраться смелости и закрыть дверь. Я не буду никого останавливать. Хотят уйти - пусть. Тихо, даже шагов не слышно. Шум лифта, голоса в соседней квартире - все есть. Но не шаги. Столь тихо не смог бы уйти даже ангел.
Открываю глаза и замираю. Дмитрий Олегович насмешливо смотрит на меня, словно взглядом хочет сказать: "Ну, я же говорил!" Кирсанов улыбается, после чего резко прижимает к двери спиной и грубо целует. Ни капли былой нежности, осталось лишь желание обладать. Остался...
Кусаю, пытаясь прекратить поцелуй. Все это неправильно. Слишком быстро. Я столько лет шел к цели, чтобы, когда осталось совсем ничего до конца, взять и отступить. Позорно проиграть желаниям тела. Сжимаю пальцами ткань футболки на его груди, то ли пытаясь оттолкнуть, то ли прижать ближе. Укус придал только лишь больше страсти поцелую. Закрываю глаза, сдаваясь в плен его рук и языка.
- Ян... - он шепчет мое имя, покрывая поцелуями шею. Горячо, нестерпимо жарко. Одной рукой зарываюсь в темные волосы, требуя не останавливаться. Я еще никого не хотел так сильно. Запрокидываю голову, позволяя его губам прихватить меня за кадык. При желании, он может мне разодрать горло, и я не буду сопротивляться.
Рубашка летит на пол, комом опускаясь у ног. Чувствую его обжигающие холодом руки у себя на груди. От такого контраста по телу проносится дрожь. Огонь и лед. Две стихии, которые уничтожая, никогда не смогут друг без друга. Задыхаюсь, плавясь в этом ледяном огне.
Дергаю его за волосы, заставляя запрокинуть голову. Языком скольжу по его губам, не спеша углублять поцелуй. Пытаюсь запомнить вкус его губ. Никотин и виски, немного копчености. Никакой романтики со вкусом ванили и клубники, о которых пишут в книгах. Кусаю нижнюю губу, разрывая на нем футболку - так нестерпимо хочется коснуться его.
- Ян, не сейчас... - шепчет мне в губы, легко целуя после каждого слова. Царапаю его спину, оставляя на нем свои следы. - Мы слишком пьяны...
- Пользуйся моментом, - еще один укус. Хочу его. Прямо здесь. Прямо у распахнутой двери. Но он прав. Если переспим сейчас, то завтра будем сожалеть. Я не верю в любовь. Не доверяю людям. Чувства - лишь обман.
Темно-зеленые шторы раскачиваются на ветру. Из распахнутого окна спальни на нас смотрит луна. По всему полу, покрытому черным ковром, разбросаны подушки зеленого и ярко-салатового цветов. Полосатое покрывало тех же цветов сбилось в ком у ног. Такого беспорядка спальня еще не знала: я никого к себе не водил.
- Долгов? - лениво поворачиваю голову в сторону учителя. Он лежит совсем рядом, опершись на локоть и подперев голову рукой. Второй рукой он гладит меня по груди и животу, вырисовывая на них мое имя. Так хорошо мне не было никогда и ни с кем. - Я рад, что именно сегодня пошел в тот ресторан.
- Дмитрий Олегович, - получается как-то укоризненно произнести его имя. Отворачиваюсь, стараясь избежать очередных признаний и вопросов. Это все лишнее. Мне не нужны ни слова утешения, ни обещания. Завтрашнее утро разобьет счастье сегодняшнего вечера на мелкие осколки. - Давайте обойдемся без всех этих телячьих нежностей. Ни мне, ни Вам они не нужны. Я не девчонка, чтобы благодарить меня за секс, которого у нас, к слову, не было.
- Дурак ты, - чувствую улыбку в его голосе. У него, что, действительно, иммунитет на все мои колкости? Другой бы мне уже давно врезал, и был бы прав. - В тебе столько злобы на весь мир, что за ней ты не видишь очевидного.
- Я хочу отомстить, - голос дрогнул. Я сам не верю своим словам. Все свое желание найти Дока, я всегда объяснял себе тем, что люблю его. А тут, сорвавшиеся с губ слова, объяснили все гораздо проще. - И вы правы. До его звезды я никогда не дотянусь, потому что мне она не нужна. Я ее просто уничтожу.
- Ты не убийца, Ян. Поэтому не бросайся просто так обещаниями, - Кирсанов обнимает меня за талию обеими руками, прижимаясь голой грудью к моей обнаженной спине. Грустно улыбаюсь, но поправить его не имею права. Я ввязался в ту игру, из которой нельзя выйти. - Живи настоящим.
- Дмитрий... - собираюсь сказать очередную глупость. Точнее, он ее расценил именно так. Но меня перебивают.
- Дима, для тебя Дима, - Кирсанов прикусывает меня за ухо, языком исследуя ушную раковину. Прикрывая глаза, теряю ощущение реальности, проваливаясь в сон.